— Вы применили насилие в отношении сотрудника агентства разведки. Вы нарушаете правила, Чон Чонгук.
— Они не писаны, шеф. И я всего лишь слегка его задел, совсем немного.
Девушка пододвигается ближе к столу и кашляет в кулак, выпрашивая у босса разрешение на вмешательство в разборки.
— Спецагент Чон, вы не соблюдаете правила. Вы запугивали тех, кто вам перечил, и разозлили всех полицейских от Сеула до Мокпо.
— В таком случае, я разозлил всего пятерых хороших копов, — на его лице всего на секунду появляется кривая ухмылка. Он не отводит взгляд от девушки и говорит так спокойно, словно просто беседует. Но внутри него сидит змея, притаившись, чтобы напасть в подходящий момент. Он ждёт, когда сможет засучить рукава и доказать, чего стоит его шкура. Но ещё не время.
— Это не отменяет вердикта, который вынес глава Национального Агентства Разведки. Вы уволены, господин Чон.
Такое неожиданное заявление заставляет сердце мужчины остановиться и глухо ударить о рёбра, упасть вниз. Внутри холодеет от сказанных ею слов. То есть как это — уволен? Полностью? С концами? Даже после всех тех преступлений, которые он раскрыл?
— Стойте… Как это? Я закрыл большинство дел в Сеуле. Вы не можете просто так меня уволить. Благодаря мне путь к справедливости стал чище. Да взгляните хоть на статистику, она наконец сдвинулась с мёртвой точки.
Шеф прижимает сложенные руки к губам, неотрывно рассматривая меняющуюся гамму эмоций на лице бывшего подчинённого. Он смотрит поверх спущенных прозрачных очков на то, как Чонгук неверяще скачет взглядом по ним обоим, пытаясь сохранять самообладание.
— К сожалению, ваш отец…
— То есть вы на полном серьёзе увольняете меня за то, что мой папаша — убийца? И закрываете глаза на то, что я совершенно на него не похож? Мы не виделись с ним пять лет, — кабинет пропитывается негативной аурой Чонгука, которого насквозь пробирают негодование и злость. Но он держит себя в руках, он повязан собственными принципами, которые не дают ему взорваться, подобно вулкану. Хотя пламя в его чёрных глазах говорит о том, что сдерживаться ему всё труднее.
— К вашему несчастью, теперь вы не работаете у нас.
Чонгук несильно сжимает в пальцах края стола, вглядываясь в невозмутимые лица. Что ж, кажется, оставаться здесь больше не имеет смысла. Его выгоняют на улицу, как бесполезную шавку, после первого промаха, когда за спиной есть много успешно проделанной работы. Полицейские почести были его гордостью, пока шеф не решил разбить всю его жизнь об асфальт. На его место вскоре возьмут кого-то другого, молодого, менее опытного и, возможно, совсем тупого. Но тогда это будет уже не проблема Чонгука.
Гук встаёт и отодвигает стул со скрипом, подходит к столу и рассерженно кладёт на лакированную поверхность свою малышку, к которой он так привык за годы работы. Он отрывает её от сердца, в последний раз касаясь пальцами ребристой каштановой накладки.
— Перед тем, как увольнять очередного психа, не забудьте забрать у него оружие.
Узкие стеклянные двери открываются, выпуская Чонгука на улицу. Охранники, неподвижно стоящие по бокам, без вопросов позволяют мужчине покинуть здание агентства. Яркие лучи солнца падают на его смуглую кожу и бликуют в собранных чёрных волосах. Чон стягивает с них резинку, и вьющиеся волны прядей спадают, лезут в лицо. Он убирает часть за ухо и откидывает другую половину в сторону, открывая себе полный обзор на огромную территорию переднего двора. Квадратные метры, полностью покрытые сочной подстриженной травой, держат в середине отшлифованный камень крупного размера — достояние NIA с воодушевляющей надписью «Справедливость в наших руках».
Дугообразное кремовое здание сверкает на солнце. Чонгук обводит взглядом местность и чувствует, как сердце нервно дрожит в груди. Ему не дают свыкнуться с мыслью о том, что он больше не частичка всего этого. Его выкидывают, уничтожают, как бракованный товар на заводе, и теперь он выброшен на произвол судьбы в сточную канаву под названием Сеул. Злость жгучим чувством собирается под диафрагмой, тревожа и заставляя всё изнутри гореть. Чонгук закрывает глаза — он ничего не может с этим сделать, остаётся смириться и жить дальше. Существовать, подобно всем.
Он набирает номер своей сестры и предлагает устроить встречу на их любимом месте.
Уже через полчаса Чонгук стоит над берегом реки Хан, всматриваясь в гладь воды, в которой пестрят ослепляющие блики. Он убирает руки в карманы обтягивающих джинсов и сосредоточенно думает о том, чему стоит посвятить жизнь после внезапного увольнения. Ветер, изредка касающийся мужчины, играет с его волосами, открывая лоб. Совсем рядом слышится сигнал автомобиля, и Чон поворачивает голову.
Из задней дверцы синего дэву лачетти выскальзывает девушка, прощаясь с водителем. Чонгук плохо помнит лица всех знакомых и друзей своей сестры, но, кажется, её подвёз коллега по работе. Походка и внешность её едва ли не модельная, чего уж говорить об ослепительной улыбке и потрясающей харизме. На ней надето белое платье с кружевами, поддерживаемое чёрным корсетом на талии, и блестящие туфли на каблуках. Волосы деловито собраны в высокий хвост, стрелки со стразами прибавляют больше игривости и женственности.
— Дженни-я, а ты себе не изменяешь. Тебе бы больше пошло быть моделью, — Чонгук зачёсывает отросшие волосы назад. Его сестрёнка растягивает красные губы в улыбке и закатывает глаза.
— Ты тоже неизменчив. Но тебе стоило бы хоть иногда расчёсывать их, оппа.
Она идёт вперёд, цокая каблуками. Чонгук с лёгким изумлением смотрит ей в спину. Девушка поворачивает голову в сторону воды, наслаждаясь открывшимся видом. Её профиль выглядит расслабленным и умиротворённым. Она явно давно мечтает вырваться из повседневной рутины и просто отдохнуть. Чон замечает, что Дженни слегка прихрамывает, и опускает взгляд на её открытые голени. На одной из них белый пластырь, половина которого скрывается за краем туфли, усыпанной камнями.
— Тебе не больно? Кажется, скоро тебе понадобятся костыли.
Чонгук догоняет её и закрывает своим бесстыжим лицом прекрасный вид на речной пейзаж. Дженни закатывает глаза и тянет старшего брата за ухо, наслаждаясь тем, как он жмурится и шипит, при этом улыбается так довольно, оголяя белоснежные зубы с выделяющимися клыками. На щеке появляется одинокая ямочка, когда тот улыбается ещё шире, посмеиваясь. Девушка сверкает блестящими глазами и отводит взгляд, опуская вторую ладонь на ручку дорогой кожаной сумки от Шанель, что болтается впереди, хлопая по ногам.
— Как твоя работа? — решает поинтересоваться старший Чон. Дженни вытягивает губы, мыслями возвращаясь в свою студию.
— Вполне себе ничего. Недавно сняли репортаж из Голубого Дома. Разумеется, это гораздо слабее, чем твои обыденные задания.
— Меня уволили, дорогая. Я больше не спецагент NIA, — он улыбается как-то грустно и отводит взгляд в сторону воды.
Дженни смотрит на профиль брата, на то, как солнце обдаёт его сосредоточенное лицо тёплыми рыжими лучами. В тёмных глазах едва виднеются миндальные брызги. Ветер ерошит его волосы, и некоторые пряди иногда беспорядочно скользят по лицу, после чего сбиваются особенно сильными порывами назад.
— Знаешь… — младшая Чон поднимает взор к небу, в котором неспешно плывут облака, обляпанные оранжевыми и голубыми красками, словно художник хорошенько потрудился над ними. — Я думаю, что тебе стоит прекратить изводить себя такой работой. Хватит связывать себя с убийцами, оппа. Ты… помнишь гораздо больше о нём, чем я. Мне тогда было всего пять, мои воспоминания несколько расплывчаты, что он не мешает мне жить полноценной жизнью. А ты… повязал себя цепями с такими, как он.
Чонгук переводит взгляд на свою сестру, остановившись. Он складывает крепкие жилистые руки за спиной, осмысливая её слова и всматриваясь в родные черты лица. Над накрашенными кошачьими глазами расположена маленькая родинка, совсем такая же, как и у их матери. Они вдвоём так близки, часто видятся и ужинают вместе, а Чонгук как-то выпал из всей этой семейной идиллии и полностью погряз в расследовании дел и изучении человеческого поведения. Живёт он давно один, поэтому случайно встретиться с матерью не выходит, а свободного времени у него никак не находится на встречу.