Но Чонгук качает головой, потому что он видел и не сможет забыть об этом. Мама извиняется, просит прощения много раз, и у него самого на глазах собираются слезы. Почему же ты извиняешься, мама? Соын достаёт из кармана какую-то тряпку, прижимает к его носу, и вдруг становится так легко, глаза сами закрываются и он засыпает в её руках, проваливается в беспокойные сны.
Чонгук резко вскакивает на койке, прижимается ладонью к груди с множеством приборов и бегает взглядом по пустой палате. Залитая светом из окна, пахнущая ванилью и хризантемами на подоконнике, тихая, спокойная и одинокая. Очередной кошмар. Парень переводит взгляд на монитор, его сердцебиение подскакивает до двухсот в минуту. Тело бьёт дрожью, в груди нарастает беспричинная паника, а в голове сиреной кричит «Она что-то знала, она что-то знала, знала, знала…» Действительно ли мама что-то скрывает от него, или это лишь искажённые элементы воспоминаний? Воспоминаний, которые словно не принадлежат ему, ведь он совсем не помнит этих минут, этих дней, и все кошмары — словно страшное кино с плохим концом.
Теперь ему разрешают выходить во двор, так как показатели стабильные и он идёт на поправку. Рана на животе затягивается, а работе сердца больше ничего не мешает: все рентгены выглядят нормально, все тесты парень проходит успешно, и ему обещают скорое выздоровление и выписку. Утром, перед тем как он засыпает, после прихода сестры, идёт дождь, и сейчас на улице, скорее всего, грязно и мокро, но он хочет подышать свежим воздухом. Обув мягкие тапочки и самостоятельно отклеив от себя аппарат, Гук неспешно идёт к выходу на задний двор.
На удивление, его никто по пути не цепляет, не спрашивает, откуда он и можно ли ему выбираться: он просто идёт, терпя боль в ногах. Последние дни он практически не ходит никуда, только лежит, и за это время его мышцы расслабляются и теперь, стоит ему походить где-то час-два, Гук устаёт и хочет лечь обратно. Организм ещё не полностью восстанавливается после переливания крови, хотя проходит несколько дней, и он иногда чувствует едва ощутимое головокружение. На улице холодно, и он обнимает себя руками, встав на крыльце и уставившись устало на небольшой сад, фонтаны и детскую площадку. Небо пасмурное, где-то там даже мелькает резвая молния, слышится грохот грома. Чонгук медленно спускается по ступеням, по его лодыжкам обжигающими лентами скользит ноябрьский ветер. Время медленно, но уверенно идёт к зиме, совсем скоро весь Сеул утонет в белых простынях. Чонгук очень любит зиму. Он любит сидеть дома, когда за окном бьётся метель и завывает ветер, и работать под эту музыку природы, а затем слышать, как с кухни зовёт Дженни. В этой их полусемейной идиллии пробовать рождественские блюда на американский лад и чувствовать тонкую прелесть длинных ночей.
Ветер уже пронизывает его насквозь, но парень продолжает ходить по ухоженным плиткам, смотреть на отблески в воде фонтана и слушать его журчанье. Здесь совсем никого нет, только он один, и это сладкое одиночество приятно греет ему душу. Если бы было немного теплее, он бы определённо остался здесь подольше. Чонгук поднимает голову и ищет среди окон больницы то одно единственное, в котором почти никогда не горит свет. Он отсчитывает помещения от своей палаты, медленно добираясь до приоткрытого окошка, занавеска внутри слегка колышется, влекомая слабым чувством одиночества. Тэхён там совсем один. Чонгук рассматривает маленький прямоугольник окна, забираясь в воспоминания.
— Надеюсь, я не потревожил, — виновато улыбнувшись, он демонстрирует свежие пончики в бумажном пакете и два кофе из старбакса.
— И давно ты вламываешься к людям посреди ночи? — Гук чешет затылок, лениво наблюдая за тем, как весьма активный Тэхён расставляет купленное на столе и умиротворённо улыбается.
— Вообще-то, сейчас только семь часов вечера. И я не вломился, ты сам открыл, — невинно улыбается он.
Чонгук усмехается непроизвольно. Сердце нервно подрагивает, но успокаивается, стоит парню сделать медленный массаж на груди по часовой стрелке.
Они садятся на небольшую деревянную качелю, которую обвивает девичий виноград.
— Что ты знаешь? — спрашивает он напрямую, садясь ближе, упираясь рукой в спинку качели и наклоняясь буквально над напарником, всматриваясь в чужие глаза. Ким часто и тяжело дышит, цепляясь боязливым оленем за края качели.
— О чём ты? Не понимаю, к чему ты клонишь. Я не понимаю твоей злости, Чонгук, — шипит он ему в лицо, срывая с чужой головы несколько волос, мёртвой хваткой вцепившись в самые корни.
— Я уничтожу тебя, если узнаю, что ты на два фронта. Запомни.
Он действительно был готов втоптать его в землю. Самое страшное в том, что догадки Чонгука оказались правдой и он мог сейчас лежать там, в этой палате, вместо Тэхёна, если бы в тот вечер они не перепутали стаканы. На самом деле, они и не перепутали бы, если Чонгук любил бы любой кофе.
— Ты куда?
Чонгук оборачивается, убирает с лица длинные пряди, заводя их за уши. Тэхён дышит тяжело, видимо, действительно бежит за ним, и этот факт вводит в ступор.
— Домой. А тебе советую не прилипать ко мне, как банный лист.
— Если я так тебе противен, то ты можешь уйти. Из Сомун.
Чонгук нервно треплет край пижамы и вздрагивает от особенно сильного порыва ветра.
— Всем привет, — Тэхён улыбается дерзко, выбивая из автомата газировку со вкусом грейпфрута. — Зачем звал?
— У нас есть сведения, что ошибку в постройке допустили намеренно, — Чонгук пьёт банановое молоко, прикусывая пластиковую трубочку зубами.
Что бы делал Тэхён, если бы он сохранил своё место в NIA? Если бы даже проиграв спор не пошёл бы навстречу, оставляя бы там, словно бы они не грызли друг другу глотки за правду. Наверное, сейчас он мог бы улыбаться и заботиться о сестре.
Тэхён с зачёсанными назад русыми волосами, в белой оверсайз рубашке и узких брюках. В его костлявых руках стеклянная баночка с ванильным молоком. Перстень с рубином на указательном пальце сверкает так, что юноша на мгновение слепнет. Агент замечает Чонгука, стоящего у лестницы, и его губы тут же растягиваются в ехидной ухмылке.
— Привет, Чонгук, — спецагент подходит к Гуку, протягивая ему ладонь. Он отпивает из железной трубочки молоко, рассматривая своими карими глазами напряжённое лицо парня.
— Здравствуй, Ким Тэхён.
— Зови меня хёном, я старше тебя, — на его лице такое строжайшее спокойствие, что у Чонгука нервы натягиваются. Чон всё никак не может смириться с тем, что на его место пришёл такой агент. Самооценка Гука, как опытного криминалиста, подрагивает и стремится упасть.
— Ладно, Тэхён-хён.
«Хрен с тобой».
Одна из самых первых их встреч, тогда Тэхён выглядит потрясаюше, словно модель с обложки журнала Vogue. И что теперь? Теперь он никогда не вспомнит того, кто он и кто эти люди, что собрались вокруг него. Не вспомнит ничего. Чонгук смаргивает слёзы и открывает глаза, которые сам не понимает когда успевает закрыть. С неба падает первый ноябрьский снег, он быстро таит на красных от холода, покрытыми венами ладонях Гука. Его горячее сердце вдруг чувствует такой же холод и покрывается инеем, как в зимнюю влажную рань. Сердце вновь болит, сильно, так, что он сгибается и прижимает ладони к груди.
Он не должен болеть. Не должен зависеть от больницы, от лекарств. Его сердце выдержит. Чонгук распрямляется, дышит глубоко и снова смотрит в то самое окно.
— Если ты думал, что теперь сможешь провести своё небытие в спокойствии, то я поспешу тебя огорчить, хён, — шепчет он сквозь пелену слёз. — Я достану тебя с того света.
Так далеко… Так далеко ты…
Далеки с тобой настолько мы с тобою.
Но не могу я следу дать исчезнуть никак твоему.
Снегом полны твои следы…
Сам с собою, новым, незнаком я словно.
И лунный свет в небе ночном смеётся надо мной.
Kim Feel — Fallin’
========== перерождение из пепла ==========
Месяц спустя.
Лёгкие снова раскрываются, словно он вдыхает такой нужный воздух, вынырнув из-под воды, словно в его лёгких тяжёлая вода. Всё вокруг плывёт пятнами, никак не собираясь в чёткие силуэты. Множество неясных огней кружат вокруг него хороводом, но всё настолько тихо, что можно сойти с ума. Он словно качается в лодке по беспокойным волнам, и его руки мёртвой хваткой впиваются в бортики, пока он пытается разобраться, возвращается он в реальность или всё это — очередной кошмарный сон. Голоса наполняют его голову, но они вторят что-то на неизвестном языке, всё похоже на набор непонятных звуков, словно кто-то включает проигрыватель со сломанной пластинкой. Его грудь будто сделана из металла: обжигающе ледяная, полая внутри, в ней словно гуляет ветер и ещё сильнее охлаждает всё. Руки, наоборот, очень горячие и будто бы плавят под собой всё, к чему прикасаются. Горло нещадно болит от того, что что-то в нём застряло, он чувствует, как снова задыхается, и даже кашель не помогает. Звон наполняет место, в котором он находится. Вдруг дышать становится гораздо легче, но ничего сказать он не может: горло как будто изнутри прорастает розами с колючими шипами, и всё, что он может издать — хрип и стон.