Раздаётся телефонный звонок, но ему нужно время, чтобы найти в себе силы достать мобильник из кармана и определить набирающего абонента. Перед глазами плывут круги, он не может сконцентрировать внимание на экране прежде, чем он потухает. Но звонят снова, и он берёт трубку, придавливая пальцами глаза и шмыгая носом.
— Слушаю.
— Ты как? — встревоженный голос сестры бьёт по ушам белым шумом. Он относит телефон подальше, пытаясь привыкнуть.
— Глупый вопрос.
— Понимаю. Держись, оппа, я знаю, что ты сильный. Я уже в больнице у нашей хулиганки, принесла ей пончиков.
— Спасибо. Последи за Мённой и Ёнхи.
Он откидывает телефон на диван и устало ложится на спинку, накрывает лицо рукой, спасаясь от яркого света ламп. Ещё немного — и он просто свихнётся. Через полчаса он всё-таки встаёт и выходит на улицу, чтобы проветрить голову и вдохнуть морозного ночного воздуха. Сегодня у него очередная бессонная ночь. В его мешки под глазами можно уже складывать все документы о закрытых делах Южной Кореи. Он садится на полуметровое каменное ограждение возле рассады у лестницы участка и смотрит в небо. Оно тёмное, тучное, звёзд совсем не видно, как и луны. Но Чонгуку и не хочется их видеть, потому что это единственный свет в его жизни на данный момент. Ноги почти сразу мёрзнут, ледяные плиты жгут бёдра даже сквозь брюки. Сегодняшняя ночь обещает быть тёплой, но к трём часам завывает ветер и медленно сыпет снег.
— Пост двести семь, приём, — раздаётся шипение рации из кармана. Чонгук вынимает её и зажимает специальную кнопку.
— Слушаю, приём.
— Я ничего не нашёл, все улицы пусты, снять с каждого автомобиля видеорегистраторы в районе пятидесяти километров мы не можем. Воздушный патруль ещё проследит за городом, но наши полномочия на этом заканчиваются. К сожалению, есть шанс, что мы их снова упустили. Приём, — огорчённо вздыхает Хосок.
— Понятно. Нужно связаться с прокуратурой и договориться об охране для семьи Ким. Я могу оплатить. Приём, — Чонгук трёт глаза и, кажется, вытирает совсем свежие слёзы. Ему не стоит сейчас плакать, потому что это не поможет.
— Чонгук, я понимаю, что ты сейчас разбит. Тебе надо отдохнуть и обдумать всё с утра. Поезжай домой, а я свяжусь с Джису и прослежу за успешным переводом их в нашу больницу, приём.
— Ладно, — он отключает свою рацию, ещё раз трёт пальцами глаза и садится в свой автомобиль, действительно едет домой.
К счастью, Джухён сейчас у его мамы и не будет капать ему на мозги лишний раз. Она ему не сильно мешает, но сейчас она окажется лишним балластом. Дома его привычно встречает Хван, который, наверное, надеялся, что вернулась девочка. Чёрный домовёнок носится в ногах хозяина, из-за чего тот грозится несколько раз упасть, и убегает обратно на второй этаж. Чонгук принимает тёплый душ, потому что отмораживает себе всё, что только может, и надевает толстовку, которая висит на нём мешком. Все его мышцы словно сдулись, и теперь он похож на какого-то торчка с мигренью и бессонницей. Иногда, смотря в зеркало, он действительно думает, что нужно начинать нормальный образ жизни, строить себе правильное питание и ходить в спортзал, брать пример с младшей сестры, но всё это остаётся лишь в мыслях. Он всегда начинает с завтрашнего дня.
Гук поднимается в спальню и ложится на кровать, смотрит в потолок, слушая храп своего четвероногого друга, что свернулся калачиком на подушке. Они с сестрой совсем отдаляются друг от друга, становятся совершенно разными: она вся такая правильная и идеальная, своенравная и уверенная в себе молодая женщина. И он криминалист-психолог, который сам нуждается в психотерапевте и который почти каждую ночь мучается от страшных кошмаров. Всегда ли они были у него? Такое ощущение, что всю жизнь. Чонгук вдруг вспоминает, что Дженни дарила ему на один из дней рождения ловец снов. Красивый, кажется, она смастерила его сама, но Чонгук совершенно забыл про него. Где он может лежать?
Парень опускается на пол и вытаскивает из-под кровати чёрный чемодан, с волнением в пальцах звякает молнией и раскрывает его. Внутри лежат старые вещи, один семейный альбом, ловца снов на поверхности нет. Чонгук поднимает в руки увесистую книгу и открывает на случайной странице. Маленький шестилетний он катается на управляемой машине в центральном сеульском парке. Следующая случайная страница — девятый день рождения Дженни, она с упавшим на глаза колпаком задувает свечи на торте. Сердце дрожит при просмотре таких тёплых и нежных фотографий. Он открывает в третий раз, и из альбома выпадает маленькая фотокарточка на пол. Чон поднимает её. Он, десятилетний, стоящий рядом с папой на фоне старой машины. Кажется, она принадлежала его отцу, но почему-то парень её смутно помнит. У него есть какие-то воспоминания, связанные с ней, но он не может воспроизвести их в мыслях. Парень закрывает глаза и сосредотачивается. Десять лет… Это ведь тот самый год, когда?.. Что тогда произошло? Куда они ехали? Зачем? Медленно, нитка за ниткой, он приходит к одному-единственному неутешительному воспоминанию: они приезжают к какому-то заброшенному сараю с отцом и каким-то мужчиной, которого Чонгук видел в своей жизни всего два раза. Не запомнил. Но сердце бьётся быстрее от мыслей о нём. Кто второй мужчина? Друг отца? Коллега? Совсем ничего, словно этот отрывок стёрли из его памяти. Что может помочь ему вернуться обратно?
Он вспоминает, что ему снился один момент со своей мамой, где она прижимала тряпку к его рту и заставила спать долгим крепким сном. Ему не приходит ничего лучше на ум, чем повторить это и самостоятельно вызвать детские воспоминания. Хотя бы какие-то. Он долго роется в аптечке в ванной, сбрасывает все препараты в раковину и копается в них, пока не находит маленький бутылёк. Без раздумий он капает совсем немного на платок и прижимает к носу, поднимая взгляд на себя в зеркало. Перед глазами начинает плыть.
Тёмная тихая подсобка, одинокий чемодан у стены, из которого слышатся полувздохи-полувсхлипы. Происходит непонимание происходящего, словно всё это неправильно, неверно. Он подходит близко, садится на корточки и дрожащими пальцами пытается открыть.
— Чонгук! Что ты делаешь? — мама дёргает его за руку и резко разворачивает к себе. На ней красное красивое платье и ухоженная укладка на голове. — Ты же знаешь, что вещи отца нельзя трогать!
— Я кое-что видел! Женщину!
— Больше не говори о ней, ты понял меня? — она крепко сжимает его ручку.
— Мне больно!
Крик, детский, мальчишеский. Он принадлежит ему самому? Вероятно. Он видит что-то ужасное, что-то, что заставляет его остолбенеть. Кто-то поднимает его, охватывает руками со спины, сдавливает, не даёт ему закричать в голос.
— Ты не представляешь, на что способен твой отец.
Он видит кадры, как бегущую фотоплёнку: его папа обнимается с какой-то женщиной, маленькая Дженни на руках матери в роковой день, отец прижимает ладонь к его рту в неизвестном месте. В его глазах темнеет, и он больше ничего не понимает и не видит.
◎ ◍ ◎
Тремор рук не удаётся унять, кисти трясутся, как у заядлого алкоголика. В кабинете тепло, светло, тихо играет классическая музыка на фоне, в кресле очень удобно и мягко. Чонгук устало кладёт затылок на спинку, устремляя взор чёрных глаз на женщину в кресле напротив. Их отделяет всего один небольшой пустой стол, на котором лишь небольшой блокнот и ручка.
— И ты сознательно вызвал эти воспоминания хлороформом? — спрашивает она, сложив руки в замок на столе. Чонгук нервно бегает пальцами по подлокотникам и прижимает одну ладонь ко рту. Он ещё не отходит от видений и выглядит как ещё больший безумец из-за внутренней паники, которая не утихает с момента пробуждения.
— Это показалось мне отличной идеей.