— Надо же, явился, да ещё и в назначенное время, — говорит это она с явной улыбкой. Дверь с писком открывается, и Гук проскальзывает внутрь красивого подъезда. До пятого этажа он добирается на лифте, заходит в квартиру со стуком. Интерьер выполнен в красно-чёрных тонах, и ярко чувствуется викторианский стиль. В коридор выходит зрелая женщина с волнистыми волосами цвета горького шоколада, на ней её любимое красное платье. — Удивляешь меня, сынок. Кажется, завтра снег пойдёт, как думаешь?
Чонгук, тихо смеясь, позволяет матушке обнять себя и потрепать по голове, испортив хвост, над которым он так трудился в машине. Они заходят на кухню, в которой свет приглушён. На длинном столе стоят зажжённые длинные свечи, по помещению парит аромат тлеющих дров из камина, а ещё угадывается что-то пряное. Дженни раскладывает столовые приборы и, увидев в дверном проёме брата, улыбается. Сегодня на ней приталенное платье с полупрозрачными рукавами, на концах которых кружева. Босые ноги звонко шлёпают по плитке.
— Да уж, давно мы не виделись…
Чонгук присаживается за стол последним. Мама приготовила множество блюд с мясом, даже постаралась над хве. Блюдце с сырыми кусочками мяса и рыбы блестит в сине-рыжих огнях свечей, истекая соком, в некоторых местах кровью. Дженни очень любит слабую прожарку у мяса, или вот такой вариант, в отличие от Чонгука, который мясо вообще на дух не переносит. Лучше травой питаться, чем чувствовать вкус чужой крови на языке. Он аппетитно хрустит квашенной капустой и откровенно растекается от получаемого удовольствия — рецепт госпожи Чон всегда остаётся в секрете, и от того получаемый кимчи превосходен.
— Я слышала, что тебя уволили. У моего друга, директора одной авто-фирмы, появилась вакансия на роль заместителя, — женщина держит в ладони ножку бокала с бордовой, почти чёрной жидкостью внутри. Кисло-сладкий вкус приятно перетекает по языку.
— Знаешь, — он обмакивает губы салфеткой и проходится по ним языком, собирая оставшуюся остроту. — Я подумаю над этим предложением.
Дженни со звоном отставляет приборы, положив их концы на тарелку. Две пары глаз удивлённо уставляются на девушку, что хмурится, в упор глядя на Гука.
— Мам, он снова стал расследовать преступление. Только уже вместе с Ким Намджуном и его дурацкой бандой.
Женщина поражена, да, но с другой стороны она не сомневается, что рано или поздно он снова залезет в это болото. Только однажды он в нём и утонет, и никто не подаст ему руку, чтоб спасти.
— Чонгук, ничего не хочешь сказать? Сколько тебе можно говорить о том, что это разрушит тебе всю жизнь? Почему ты не можешь всё просто отпустить, как это сделала я?! Я ведь забыла его и живу теперь спокойно! Неужели тебе так нравится себя мучить? Скажи, твои кошмары? Они ведь до сих пор снятся, да? Чон Чонгук!
Женщина бьёт ладонями по столу, младшая Чон вздрагивает. Гук смотрит в свою полупустую тарелку, его ресницы слегка дрожат, в руках появляется привычный тремор. Он сразу думает о таблетках, что лежат дома, и о необходимости принять их прямо сейчас. Мать всё кричит и совсем не реагирует на попытки дочери успокоить её. Очень часто семейные встречи заканчиваются именно так, именно поэтому он не любит видеться с мамой, уж тем более обсуждать с ней свою жизнь.
— Я пойду. Ужинайте без меня, — Чон распускает волосы и прячет глаза, встаёт из-за стола и покидает квартиру как можно скорее.
На улице прохладно, ветер играет со складками на одежде, бьёт укороченными штанинами по щиколоткам. Чонгук идёт вдоль улицы, сунув руки в карманы, и начинает чувствовать чуть лучше. Город оживает и играет красками, люди гуляют и веселятся, но Чону хочется уединиться, закрыть себя от всего мира. Он истощён, сильно, так, что на подзарядку понадобится много времени отдыха. Но ещё лучше — с головой уйти в опасную работу, сжимая в руках ледяной ствол, чувствовать на себе липкий взгляд пойманного преступника. Только это делает его по-настоящему живым. Чонгук глубоко и медленно вдыхает воздух, до тех пор, пока лёгкие не начинают жечь. Выдыхает. У него новая команда, возобновление приключений, равные со всеми права. Теперь ему не нужно прогибаться под шерифом, он просто занимается любимым делом.
Чонгук идёт домой пешком, очень надеясь на то, что вечерний воздух и прогулка смогут нагнать на него сон. Но этого не происходит. Придя домой и даже не включив свет, Чонгук скидывает со своих ног обувь и плетётся на второй этаж. У него нет сил, чтобы хоть что-нибудь делать, но в голове слишком много мыслей, чтобы просто уснуть. Мужчина становится посреди спальни и цепляется взглядом за дверь, ведущую на балкон. Он не выходил туда уже несколько месяцев; наверное, там всё покрылось пылью, а ещё, возможно, там бегает какая-то живность или птицы свили гнездо.
Чон с треском дёргает за ручку, открывает дрожащую дверь. В углах скопилась паутина, была пыль, но особенно ничего не изменилось с его последнего выхода на балкон. Гук устало падает на стул, шаркая босыми ногами по деревянному покрытию. Чон кладёт голову на дверной косяк и закрывает глаза, чувствуя, как ветер влажными неприятными лентами скользит по лодыжкам.
Ночь звёздная, без туч, и Гук сквозь прикрытые глаза наблюдает за мерцанием последних горящих окон в жилых домах. Одиночество, в которое он сам себя окунул, охватывает со всех сторон. Пускай это и мелководье, можно выбраться, если идти вперёд, но Чонгук скребёт по дну руками, ища чьей-либо помощи. Иногда он находит её в психологе, иногда — в Хване, но всего этого катастрофически не хватает.
◎ ◍ ◎
Тяжёлые шаги лакированных туфель, стуки маленьких каблуков. Детектив идёт мимо многочисленных камер и походит к одной-единственной, у которой стоит амбал в белой форме. В железной двери маленькое окошко с прутьями, в которое заглядывает Чонгук. Ничего не изменилось за пять лет. В этом месте будто бы время остановилось, исказилось. Даже охранник остаётся тем же, он сторожит его отца неизменно на протяжении пятнадцати лет. Парня пропускают внутрь и заходят следом, сопровождая. Чонгук осматривает помещение и видит в полу пустые отверстия. Клетки больше нет. Старый мужчина, что всё это время лежит на койке, поднимается. На нём всё та же форма цвета хаки.
— Чонгук-и… Я ж думал, ты действительно не придёшь. Пять лет прошло, да? Соскучился по папке? — он криво ухмыляется, поднимаясь с кровати. Теперь он может спокойно передвигаться и принимать посетителей, только вот что-то подсказывает Чонгуку, что к нему никто не приходит. Гниёт, пожиная плоды своих творений.
— Появился твой фанат. Полностью копирует твою технику, даже по времени справляется, — Чонгук не подходит, стоит у самой двери, в любой момент способный воспользоваться возможностью покинуть палату. Старший Чон разминает старые кости и подходит ближе, но дистанцию соблюдает.
— О, как неожиданно и, надо сказать, приятно, — его губы трогает довольная улыбка.
— Кто бы это мог быть?
— О, вот как. Хочешь, чтобы я помог тебе? — Джихёк усмехается и гладит свою бороду, задумывается. — А что мне будет взамен?
— Нет, к счастью, в твоей помощи я не нуждаюсь, — Гук криво улыбается. — Возможно, это был риторический вопрос.
— Я могу помочь полиции, я много знаю об убийствах, — говорит он вполголоса, складывая руки и отбивая пальцами только ему одному известный ритм.
— Пожалуй, откажу тебе в такой прихоти.
Здесь он ничего не узнает, значит, пора уходить. И он уходит, набирая попутно номер Намджуна, чтобы назначить встречу и обсудить сегодняшний план выезда к очередной жертве. Отец смотрит вслед сыну с улыбкой, прекрасно понимая, что он ещё вернётся. И не раз.
Ким встречает его у прокуратуры, стоя у стенда с объявлениями. Чонгук пожимает ему руку и несильно кланяется, смотря на своё отражение в чёрных очках.
— Вы узнали, что за компания? И какая из девушек больше всех подходит под время?
— Да. Сегодня в Каннаме примерно в шесть вечера должна состояться встреча. Нам долго пришлось добиваться ордера, чтобы они выдали нам информацию, — цокает Намджун недовольно и толкает язык за щёку.