— Расскажи об этой модели, почему она запретила тебе приближаться?
Как оказывается позже, в тех стопках есть судебные процессы, в которые включён этот мужчина. Его фотография помещена в папку, и они убеждаются в том, что у девушки действительно глаз-алмаз. Гук присаживает на стол перед мужчиной и продолжает снимать его, яркая вспышка слепит тому глаза и он не может нормально сосредоточиться.
— У нас возникло… недопонимание. Я делал свою работу, я фотожурналист, сейчас фрилансер, — Чон уже буквально ложится на бок, принимая новый ракурс на свой смартфон. — Извините, вы можете?!.. — возмущается несдержанно подозреваемый, раскинув руки в стороны и подняв брови. Гук выглядывает из-за своего телефона и делает удивлённое лицо, невинно хлопая глазами.
— Оу… Это раздражает? Когда вас фоткают без разрешения? Это… навязчиво? — он поднимает гаджет повыше и, высунув сосредоточенно язык, нажимает на кнопку съёмки очередного кадра. — Неприятно? — ещё фото. — Нарушает ваши права? — фото. Гук полностью забирается на стол, подыскивая всё новые варианты и способы, как взбесить и вывести на чистую воду этого скрытного мужчину.
— Ты преследовал её ради заработка, звонил ей посреди ночи, слал грязные фото, — перечисляет, сгибая пальцы, Джису, встав позади задерживаемого.
— Вы гордитесь этим? — интересуется Гук, не отрываясь от дела.
— Я лишь хотел фотографировать её. Провести время вместе…
Следователь опускает руки и теперь смотрит на него не через объектив. Слова с чужих уст звучат очень грустно, словно вырванные из души, и смотрит он на пол с большой тоской. Чонгук узнаёт этот взгляд, его он видел много раз в зеркале.
— Она была вам дорога…
— Я любил её. Я никогда бы не сделал этого, не смог бы, — хрипит он.
— И она вас любила? — Чон поднимает бровь и снова наводит камеру со вспышкой на допрашиваемого.
— Хватит! Отстаньте от меня, поговорите с Аландом! — срывается мужчина, и Джису вздрагивает. За это время она отходит обратно к столу, но названный внезапно псевдоним заставляет её встрепенуться и слегка поверить в то, что этот фотограф чего-то не договаривает.
— Так, и что ты с ним не поделил? — задаёт она вопрос, угрожающе возвышаясь над ним. Это срабатывает, потому что тот мгновенно теряется и не может придумать ещё какую-то лживую версию происходящего.
— Я не могу… Он… мутный тип, — вздыхает фотограф.
— Если вы знаете что-нибудь об Аланде и скрываете это, то это сыграет против вас, — предупреждает сидящий на столе Гук, крутя уже выключенный смартфон во всё ещё дрожащих руках. Подозреваемый смотрит в сторону, разрываясь между какими-то чувствами и мыслями. И психолог видит, между какими. — Вы не можете сказать. Не можете, потому что следили за ней, когда что-то увидели. И признав это, вы сознаётесь в нарушении запрета, — поймав потерянный взгляд подозреваемого, напарники переглядываются между собой. — Вы сказали, что любили её. Сказали откровенно. Тот, кто любит, пойдёт на любые жертвы, даже себе во вред. Это и есть любовь.
Фотограф молчит, и Гуку кажется, что он смог достучаться. Смог добиться того, ради чего они собираются в этой комнате и ради чего всё это затеяно. Но он спешит с выводами.
— Адвоката. Я хочу видеть адвоката, — выдаёт допрашиваемый.
И у них нет возможности отказать ему. Тупик?
◎ ◍ ◎
В офисе тихо играет радио, работают кондиционеры, потому что зимой здание обогревают сверхсильно и приходится прибегать к таким мерам. Гук, раскачиваясь на своём кресле из стороны в сторону, чешет бровь и смотрит на стоящего перед ним Хосока. Джису разбирается с чем-то на первом этаже.
— Это не наш убийца. Он скорее несостоятельный поклонник, чем искатель близких отношений, — старший слышит весь допрос, сидя в подсобной комнате, и теперь он хочет обсудить это с их незаменимым психологом. Гук встряхивает волосами и откидывается на спинку кресла.
— В чём разница?
— Он знал, что модель не любит его, у него не было… эротических фантазий, — Хосок согласно кивает и хочет потянуться за сигареткой, но Джису ему строго-настрого запретила курить в офисе. Можно только на балконе, и то если плотно закрыть двери и распахнуть окно. Криминалист подбородком указывает на отчёты на противоположном столе. — Чувствую запах формалина. Можно?
— Развлекайся, — Хо передаёт папку младшему и прокашливается в кулак, поправляя воротник своей ветровки. Чон раскрывает дело об убийстве и рассматривает снимок отмытого от краски тела убитой девушки. — Она была задушена, но этого не было видно сразу. Контактные линзы скрывали кровоизлияние в глазах, а краска — следы удушения. Взгляни, как они расположены на шее, — он указывает на фотографию. Чон видит три следа по бокам, один чуть ниже артерии, и в его голове сразу мечется шлейф кадров.
— Убийца смотрел ей в глаза, когда душил, но следов борьбы почти нет. Этот не подошёл бы к ней без сопротивления. А вот Аланд смог бы, — предполагает он.
— У него есть алиби на всю ночь, и он не вписывается в профиль преследователя.
— Это да. Но он что-то скрывает, — подняв уголок губ, произносит Чон. — Как и наш второй подозреваемый.
— Но это не повод для задержания, хотя многим не понравится, если я его отпущу, — вздыхает старший, скрещивая руки на груди.
— Скажи ему, что твои руки связаны, — натягивая на лицо более широкую улыбку, говорит Гук, расслабляясь в своём кресле. Хосок смотрит на него и просто не знает, что ему вообще стоит сказать на такое заявление. Что это вообще? Претензия? Предложение? Напоминание?
— Езжай домой, Гук. Тебе нужно выспаться.
— Мне нужно увидеть ту запись из дела Хирурга.
Хосок качает головой и подходит к младшему, упирается руками в спинку по обе стороны от головы Гука и смотрит ему в глаза. Тот продолжает всё так же издевательски улыбаться милой кроличьей улыбкой.
— Намджун был тогда там, я видел эти записи, и я, и он скажем тебе, что твоя мать не знала. Поверь мне, — он надеется, что его хоть раз в этой жизни услышат.
— Верю, — коротко кивает Гук. — Но я не верю ей.
◎ ◍ ◎
Мощный поток пара вырывается из душной ванной сразу, как только распахивается дверь. Женщина в бордовом длинном халате, завязанном на поясе, ерошит мокрые волосы рукой, сбрасывая с них лишнюю влагу. В спальне теплее, чем в коридоре, но мурашки по телу продолжают бегать. Соын всё думает о том, что её собственный сын уличает её в совершении уголовного преступления. Как он вообще пришёл к такому выводу? Она хмуро подходит к развешанным вещам в гардеробе и рассматривает их по отдельности. На глаза попадается красное длинное платье с красивым декольте и тонкими лямками. Это ведь…
— На тебе было красное платье.
Она снимает вешалку с ним и осторожно выходит на свет, словно в её руках не просто вещь, а что-то большее. Ткань мягкая, глаженная, подол юбки струится шёлком в её ладонях.
— Джихёк…
Воспоминание медленно возрождается в голове. Её собственный голос звучит тихо, отдалённо, где-то на задворках сознания, но становится громче, стоит ей снова перенестись душой в тот день.
— Джихёк!
Её супруга уводят два крупных мужчины в полицейской форме, дёргают со звериной силой, когда он оборачивается на жену и детей и улыбается.
Но что до этого? Раньше?
— Прекрати, это нас уничтожит! — они стоят в холле их дома, собираясь на важное мероприятие. Джихёк, поправляя бабочку над воротником идеально белой рубашки и проверяя золотые запонки на манжетах пиджака, находится у зеркала. Соын трясущимися руками сжимает клатч такого же яркого цвета, как и платье, и рассматривает отражение мужа.
— Дорогая, ты не понимаешь., — добродушно улыбнувшись, он подходит к жене и тянется за утешительными объятиями. Но в ответ он получает грубый толчок в грудь и видит искажённое злобой лицо женщины.
— Я не хочу понимать! Я слышала достаточно и видела достаточно, это тебе пора понять, что надо уже прекратить! Пока ты не уничтожил нас… — надежда теряется в её дрогнувшем голосе, на глазах появляются кристаллы слёз. Мужчина осматривается по сторонам и медленно садится на мягкий стул, тяжело вздыхая. Она выжидающе смотрит на него, хочет услышать хоть что-нибудь в опровержение явным доказательствам. Она надеется, что всё чудесным образом станет, как прежде.