Женский плач наполняет комнату. Намджун сочувственно хмурит брови.
— Госпожа Ким, знаете, сколько жизней у вас на совести? Две. И сейчас они ждут вас дома, — мягко говорит он, и Соын медленно переводит на мужчину взгляд, вытирая потёкшую тушь.
— С ними ведь всё хорошо?
— Будет хорошо. С вашей помощью.
Чонгук не выдерживает и останавливает воспроизведение записи, прячет лицо в ладонях и даёт волю эмоциям. Хосок уже давно ушёл, он сидит в офисе один, и переживает не самые лучшие чувства. Его сердце болит, сам он не понимает, как должен относиться ко всему этому, но ему очень стыдно и больно перед матерью. Он обвинил её во всех грехах, а на деле она действительно не знала совсем ничего, и он видит это в её глазах. Она не врёт.
Соын отличная мать, а Чонгук ужасный сын.
◎ ◍ ◎
С наступлением темноты ветер снова поёт свои серенады, блуждая по железным сливным трубам и мелькая среди деревьев в парке. Сеул загорается новыми огнями, становится похож на магический мир, подсвечиваемый с помощью волшебства. Чонгук стоит на улице, оперевшись спиной на столб, и ожидает одного человека возле красивого здания из белого кирпича. Когда в поле зрения показывается женщина в дорогом красном пальто и с идеальной укладкой, Гук отлипает от столба и делает шаг ей навстречу.
— Привет, мам.
— Боже, Чонгук, что ты тут делаешь? — она пугается такой внезапной встречи и чуть ли не подпрыгивает от неожиданности, сердце подскакивает к горлу.
— То есть как я додумался искать тебя здесь? В приюте для бездомных? А ты зачем здесь? — он разводит руками в стороны.
— Я просто… посмотрела ремонт, который оплатила. Анонимно, разумеется, — говорит Ким. — Кто придёт в «приют Хирурга и госпожи Ким»?
— Если бы твои дети знали больше о твоей благотворительности, они бы не обвиняли тебя в соучастии в убийствах.
— Меня учили, что если мать вдруг раскроет своё сердце — дети тут же разобьют его. Вот яркий пример, — Соын мило улыбается своему сыну, и это подрывает его нормальное настроение.
— Прости меня, — выдаёт парень, и это её, несомненно, удивляет. Ей приходится долго подбирать слова для ответа, потому что вот такого поворота она не ожидала.
— И ты меня. Я была пьяна, Чонгук, в самом конце и перед арестом отца мне было тяжело. Если ты просил меня о помощи… Я не понимала, насколько всё серьёзно.
— Но ты всё исправила. Теперь я знаю, сколько ты сделала для нас и… как тебе было тяжело. Спасибо.
Женщина несдержанно улыбается. Слова сына греют сердце и душу, она чувствует себя гораздо лучше, чем за всё это время.
— Для меня невыносимо, что он был прикован к стене столько лет и сейчас счастлив, пока мы все страдаем…
— Мы дали ему встать между нами. Это не должно повториться.
Женщина улыбается ему ещё чуть ярче, касается ладонью щеки и чувствует под пальцами лёгкую щетину. Кивает ему, подбадривающе хлопает по плечу и решает дальше идти по своим делам, потому что на этом их небольшой диалог можно закончить. Парень оборачивается на неё, смотрит в спину матери, пока она садится в чью-то машину.
Теперь между ними перемирие? Или мама всё ещё злится на него за всё то, что он наговорил? Гук опускается на бордюр, судорожно выдыхает и поднимает взгляд к чёрному небу с россыпью звёзд. Жизнь обещает стать немного лучше. Дальше — праздники, конец учебного года, и у него нет права быть раскисшим.
========== не беги за рождественскими огнями ==========
Автомобиль медленно едет вдоль частных домов, водитель присматривается к адресам и номерам на ограждениях и заборах, пытаясь отыскать среди скопления нужный. Побродив в окрестностях с десяток минут, он паркуется у ворот двухэтажного бежевого дома с голубыми ставнями в окнах. Чонгук покидает машину и подходит к воротам, настойчиво жмёт на звонок. Время переваливает за час дня, сегодня у всех выходной, суббота, и владелец дома обязан быть сегодня на месте. На улице холодно, мурашки бегают по всему телу и заставляют дрожать. Даже зубы непроизвольно стучат от низкой температуры, но Гук, разумеется, ни шапки, ни шарфа не надевает и стоит только в пальто.
Только спустя ещё шесть звонков из дома выходит мужчина. В нём парень узнаёт господина Чана, но он не такой, каким показался в их последнюю встречу. Лицо дряблое, мешки под глазами растянуты, кожа покрыта красными пятнами, а ходит он неуверенно, словно не чувствуя земли под собой. Он в запое, и неизвестно, как долго. Только вот Чонгуку это не помешает, даже наоборот — у пьяного человека язык развязан и раздобыть у него информацию будет гораздо легче. Мужчина подходит к воротам, пускает изо рта белый пар и смотрит через прутья на гостя. Чон демонстрирует удостоверение.
— Здравствуйте, я криминалист Чон, расследую дело вашей дочери, Чан Вонён. Господин Чан Хёнсок, мы уже с вами встречались ранее, месяц назад.
— Я помню тебя, — хрипит он, шумно вдыхая морозный воздух и облокачиваясь рукой о забор. Чонгук видит его частично и подходит ближе к воротам, чтобы посмотреть мужчине в глаза. — Ты… Вы… бросили нас… меня, мою дочь… Прекратили расследовать её дело! — ревёт он, едва держась за эту реальность. Секунда, и он склоняется над землёй, освобождая свой желудок. Чонгук брезгливо морщится и отводит взгляд. Видимо, у того жуткое похмелье после ночной пьянки.
— Вы не правы. Правоохранительные органы проводили расследование, но руководящий следствием сейчас находится на больничном. Я его заменяю, поэтому приехал к вам, чтобы поговорить, — парень чуть ли не полностью прислоняется к калитке, желая просунуться сквозь прутья в ожидании разрешения войти. В итоге господин Чан всё-таки даёт согласие и даже сам впускает его на свою территорию.
Чонгук помогает ему дойти до дома, подняться по крыльцу и зайти внутрь. Везде захламлено, пыльно, по углам успевают разбежаться, создать свои собственные полноценные семьи пауки. Кухня в ужасном состоянии, вдоль плинтуса бегут несколько тараканов, от чего парня пробивает дрожью. Посадив мужчину на стул, он осматривается, видит ещё один табурет и аккуратно присаживается. Хёнсок тянется за полупустой банкой огуречного рассола.
— Может, вам дать таблеток от похмелья?
— Не… И так сойдёт…
— Итак, я пришёл узнать о некоторых моментах. На допросе вы говорили, что не знали, что ваша дочь общается с кем-то, кроме Ким Ёнхи. Говорит ли вам о чём-то имя Чхве Субин? — спрашивает Гук, краем уха улавливая противный скрежет тараканьих лап о стены. Но он держится и концентрирует внимание на господине Чан.
— Чхве Субин?.. Хм… Дайте подумать… — мужчина подпирает гудящую голову рукой и смотрит в окно перед собой. На улице начинается снег. — Знакомое имя… Не могу вспомнить, кто…
— Говорила ли ваша дочь что-нибудь о нём? Может, вы видели его, когда забирали дочь из музыкальной школы?
— Я… Не забирал её никогда… — он икает, извиняется и вытирает красное лицо шершавыми грязными ладонями.
— Хорошо. Тогда знаете ли вы что-нибудь о таком человеке, как Ким Сокджин? Слышали ли вы это имя? — Чон замечает, как взгляд мужчины резко мечется на него, он округляет глаза и кашляет в кулак. Что-то его смущает или потрясает.
— Я… Кхм… — он подбирает слюни, безконтрольно стекающие по подбородку, и поправляет гнездо на голове. — Нет, не слышал, — Чонгук внимательно присматривается к его профилю, к дрожащим ресницам, к тому, как он нервно раздирает зубами раны на губах. Всё это говорит ему об одном.
— Вам запретили говорить об этом? Или вы знаете, что он связан с вашей дочерью, господин Чан? Боитесь, что загремите в тюрьму из-за преступлений, которые совершили? — заваливает он того вопросами, а мужчина смотрит искоса и буркает что-то нечленораздельное под нос, плохо справляясь с головной болью. От этого криминалиста самочувствие ещё хуже, чем есть.