Сейчас.
Он спускается по разбитым бетонным ступеням к подвалу, ногой открывает заколоченную для вида ветхую дверь, на волосы падает пыль штукатурки. Мужчина нагибается, проходит под досками, и закрывает дверь обратно. Небольшой подпольный бар, в котором редкими гостями являются оптимально адекватные люди, становится его вторым пристанищем после общежития уголовников. Здесь он может выпить, обсудить проблемы и забыться на ближайшие несколько часов. Что он собирается сделать сейчас.
— Сэм, давай как обычно, — бурчит он, падая за подбитый стул, одна ножка которого замещена железной трубой. Грузный бармен, пропахший потом, с тюремными инициалами на пальцах тянется за текилой и замешивает неплохой коктейль, который встряхнет убитое состояние посетителя.
— Слыхал, у нас в краях нового барыгу подметили, — хрипит Сэмюэль, упираясь локтями в барную стойку. — Поговаривают, что тащит белого. Совсем скоро наших не останется, все уже с этими машинами ходят, противно на руки смотреть. Вчера пришёл один ведомый, пришлось выгонять, потому что он мне половину бара расхуярил, — шипит мужик, подцепляя пальцами пачку сигарет из кармана и вытаскивая одну. — Стрельнешь?
— Не, спасибо, — от сигаретного дыма его уже мутит. — Слышь, ничё не слышно про Сокджина?
— Не, он засухарился в последнее время, никто о нём не слышит. А что? Решил юность помянуть? — усмехается он, затягиваясь и выпуская дым в сторону, а то от кривляний из-за запаха душно. — Единственное, чё скажу: сейчас его колёса гонят по нашим районам, раньше такого не было. Может, узнал, что ты тут по воле и решил напомнить о себе?
— Кто знает, но мне это не нравится, — качает Чонин головой и залпом опрокидывает в себя стакан, чуть морщится, хотя ему не привыкать к этому вкусу. Скорее привычка.
— Слышь… Глянь туда, — Сэм кивает в сторону одиноко сидящего в углу мужчины с бокалом, наполненным чистым виски. Выглядит он отстранённым, словно не привык к такого рода местам, но есть в нём что-то, что давало понять — он тоже сидевший, причём долго. Возможно, это тяжёлый взгляд, чёрные глаза словно не отражают бликов, а на лице виден мрак.
— Кто это?
— Часто сидит, но я о нём ничего не слышал. Ходят слухи, что он из крытки, но никто не знает, за что закрыли, — затягиваясь, говорит он, неотрывно рассматривая таинственного посетителя. — Может, он что-то знает про твоего Сокджина. В любом случае, ничего не теряешь, он не похож на чела, что пырнёт ножом за подобный вопрос.
— А по-моему, похож, — Чонин вздыхает и встаёт, натягивая капюшон ещё ниже. Стоит попытать удачу. Он ненавязчиво присаживается напротив, мужчина обращает на него внимание и задумчиво хмыкает. Но не думает прогонять, и это неплохо. — Здравствуй.
— Привет, — кивает он. Голос грубый и низкий, чёрные волосы спадают на глаза, такого же цвета одежда закрывает все участки его тела. Только из-за ворота на шее выглядывает соцветие роз.
— Где сидел? — привычный вопрос, мужчина даже бровью не ведёт и отпивает немного своего виски, присматриваясь к Каю. В отличие от адекватно одетого и ухоженного незнакомца, сам Чонин может посоревноваться за лучшую пародию бомжа.
— В лечебно-исправительном, — его губы легко дрогают в улыбке, и почему-то от этого Чонина бросает в холод. — За педофилию, — Кая передёргивает, и эта реакция незнакомца весьма забавит. В преступном мире тюремщики могут простить друг другу многое, кроме педофилии, насилия над женщинами и детьми. Но почему-то человек, знающий об этом и отсидевший много, сейчас свободно заявляет об этом. Кай хмурится. — Шутка. Мне дали срок за убийства, очко расслабь.
— Ты… Очень остроумно, — кашляет он в кулак. — Как звать?
— Чон Усок. Ты ведь Ким Кай, верно? — подняв одну бровь, спрашивает он, снова прилипая губами к стакану. Чонин щурит глаза.
— Откуда знаешь меня?
— Люди говорят. Слышал, сбежал из участка? — в его взгляде проскакивает уважение, и парень усмехается, оголяя клык.
— Да, помогли. Хотя лучше остался там, чем в этой дыре… В тюряге хоть кормят, поют и отдыхать дают, да и помыться там нормально можно, а здесь… — он вздыхает и хочет продолжить, но его останавливают резким поднятием руки.
— Я слышал твой разговор с Сэмом и знаю, зачем ты подошёл. Почему ты решил, что я стану тебе рассказывать что-то бесплатно? В непростое время в непростом месте живём, Кай, — он изображает пальцами деньги.
— Я хочу отомстить ему. Если выйдет, то убить, — уверенно твердит он, тыкая пальцем в стол. — Но если я скажу, что верну тебе с процентами сумму после всего, то ты мне не поверишь на слово. Так ведь?
— Верно. Но кто сказал, что можно расплатиться только вонами? Достань для меня винт.
— Ты тоже? — презрительно фыркает мужчина, отстраняясь и откидываясь на спинку своего стула. Усок только улыбается, ожидая утвердительного ответа от собеседника: да или нет. — Ладно. Я уверен, что у Сокджина есть запасы всего. Если ты поможешь мне и моим людям свергнуть его, то я обещаю тебе весь товар.
— А если покупатели взбушуются? Не боишься за свою душеньку? — усмехается Чон, но мужчина только качает головой.
— После смерти Сокджина мне больше нечего будет делать здесь, это моё последнее задание в этом мире, — У выпивает свой виски и слизывает остатки с губ, задумчиво щуря глаза.
— Ладно, по рукам. Познакомь со «своими людьми».
◎ ◍ ◎
Часы тикают, пар клубится над чашкой с зелёным чаем, руки привычно трясутся, и это второе, на что женщина обращает внимание. Первым она видит болезненный вид своего клиента, который является на сеанс немного раньше назначенного времени.
— Твой тремор ухудшился, — после этого замечания Гук крепко сцепляет руки на коленях. Не особо помогает.
— Это дело… вывело меня, — признаёт криминалист, пытаясь расслабиться и не нервничать, но мысли постоянно возвращаются к этому десятилетнему мальчику.
— Расскажи мне о деле.
— Оно связано с ребёнком. Его мама… вероятно, сто раз ударила ножом папу, — он видит, как лицо женщины искажается, и она шепчет одними губами «ужасно». — Я смотрю на ребёнка, хочу помочь ему, но я только делаю его жизнь ещё хуже.
— Он напоминает тебе себя, — вздыхает Хиджин.
— Почему вы удивляетесь?
— Потому что твой взгляд на человеческую природу иногда граничит с мрачностью, — говоря это, она продолжает осторожно и мягко улыбаться.
— Да, совсем чуть-чуть есть, — усмехается парень, и терапевт улыбается ему более широко.
— И именно это делает тебя отличными профайлером, в людях ты видишь худшее. Но в этом мальчике ты хочешь видеть только лучшее, — Гук не сразу понимает значение этих слов, и медленно с его лица сползает улыбка, брови сводятся к переносице.
— Я хочу видеть в нём только лучшее… — в голове вспыхивает Джихун, стоящий возле клетки с кроликами, и Чонгука осеняет. — Это подсознательный импульс. Значит, это неосознанная предвзятость… Моё слабое место.
— Я думала, что это хорошо, — говорит врач.
— Если вам не нужно видеть людей такими, какие они есть, несмотря на то, насколько мрачно всё можно быть… — мысли вихрем начинают кружиться у него в голове, и он вскакивает с места. — Мне пора.
Чонгук снова находится на заднем дворе, в этот раз незаконно, видит закрытую клетку с кроликами, здесь никого больше нет. Он осматривает вокруг местность и примечает недалеко лежащую в снегу переноску. Она виднеется из-за угла сарайчика, и Гук решает проверить, что же там находится. По хрустящему снегу идёт туда: пустые клетки больше той, в которой сейчас сидят животные, стоят за переноской. Гук вспоминает.
— Как они себя чувствуют сегодня?
— Грустно, — говорит он, снова смотря на местами заржавевшую железную клетку. — Они… потеряли своего отца.
Чонгук смотрит под навес от сарая, в рыхлой влажной земле вырыты несколько небольших могил. Он медленно подходит, присаживается на корточки возле самой крупной и, долго не решаясь, всё-таки раскапывает её. Руками сначала сметает верхушку могилки, начинает копать глубже. Его догадки оправдываются, там действительно мёртвый кролик. Причём умерший не собственной смертью, потому что шерсть в крови. Это ставит точку в сомнениях криминалиста.