— Оппа, можно тебя на пару слов?
Они выходят на лестничную площадку, не решаясь спускаться на улицу. Там слишком холодно.
— Он что-то знает, но скрывает, и я не знаю, как его разговорить, — отчаянно заявляет парень, оборачиваясь на закрытую дверь квартиры, из которой они только что выходят.
— Подожди… Нам стоит объединить усилия. Увидев, как он разговаривает с тобой, я придумала, как заставить его перейти в оборону, — уверенно заявляет репортёр.
— Мне надо раскрыть дело, Дженни.
— Да, но ты даже не о нём говорил. Это очередная детская травма, — поджав губы, она сочувственно сводит брови к переносице, — к которой я не подойду и на пушечный выстрел, и, думаю, тебе тоже не стоит. Ну же, прикрой меня, — девушка часто бросает взгляд на дверь и трёт ладони в предвкушении, к слову, кисти её тоже дрожат.
— Ты вся трясешься от нетерпения. Пора включать музыку из Докго?
— Нет, пока что нет. Просто доверься мне, — Гук всё-таки согласно кивает. — Встань за мной в поле его зрения.
— Ладно, — психолог пожимает плечами, и они снова заходят внутрь, располагаются в комнате так, как придумала в своём плане девушка. Чон-младшая садится возле камеры, всё ещё включённой, и смотрит на улыбающегося отца, проверяет, где стоит старший брат.
Начали.
— Итак, я упомянула количество жертв ранее, но хочу обсудить ещё одну, — пристально смотря на отца, начинает репортёр. — Чонгук. Чон Чонгук.
Парень напрягается, и тогда на его плечо ложится рука Хосока. Джихёк дёргается нервно и осматривает съёмочную группу, собирая слова в голове для подходящего ответа:
— Не уверен, что понимаю.
— Вы утверждаете, что заботитесь о сыне, но сделанное вами пятнадцать лет назад нанесло ему непоправимый вред, — брат за её спиной сжимает кулаки в карманах, сглатывает, нос горит и горло тоже, а в глазах несдержанные слёзы, взгляд отчаянный, побитый, виноватый, тоскливый, — всё это то, как можно описать его состояние, в котором он выслушивает доводы младшей сестры, при этом видя искажённое непониманием лицо родного отца.
— Это неправда.
— Уверены? У него обнаружено комплексное ПТСР, тревожное расстройство, ночные кошмары, — на одном дыхании проговаривает специалист, и от этого старшему становится ещё хуже: сердце стучит, виски пульсируют, а он чувствует себя ещё более жалким, смотрит исподлобья на пристально изучающего его отца. Джихёк впивается в него, и Гук ничего не может сказать, никак не может остановить сестру. — Доктор Чон. Знаете, что происходит с телом, когда оно подвержено такому количеству стресса долгий период времени?
— Не думаю, что это важно сейчас, — Джихёк мягко улыбается, чуть наклоняясь вперёд.
— Его уволили с единственной работы, которая ему удавалась. У него не было стабильных отношений годами. И пять лет, которые он вас не видел, были самыми здоровыми и счастливыми в его жизни.
— Это абсолютно не…
— Что же это может сказать, кроме того, что вы ужасный отец?
— Это не так. Я…
— Он просто хотел вас любить, а вы причинили ему столько боли.
— Достаточно, — его нервы уже сдают.
— Какой отец так поступит? — давит Дженни.
— Хватит! — взрывается сначала казавшийся спокойным мужчина, слюна брызжет в стороны невольно, он слишком сильно зол на собственную дочь, которая на глазах у всех превращает его в самого настоящего монстра. Чудовище, которое сломало собственных детей. Джихёк вскакивает с места, Дженни боязливо дёргается, Хосок выходит вперёд, положив руку на кобуру пистолета. — Я был хорошим отцом!
— Джихёк, — предупреждающе сипит Хо.
— Повтори, что ты сказала. Скажи, что я ужасный отец! — он подходит к ней, но Хосок поднимает пистолет и прикладывает дуло прямо к потному твёрдому лбу, заставляя мужчину остановиться.
— Ни шагу больше, доктор Чон.
— Ты снял? — девушка встаёт и подходит к оператору. Старик осматривает спокойные лица команды и шипит, ухмыляется, мажет взглядом по Гуку, который выглядит, как побитый, жалкий, зелёный щенок, провинившийся перед родителем.
— Это всё было подстроено. Хорошо, когда есть план, — улыбается сыну мужчина.
Чонгуку хочется сбежать, потому что он снова становится тем брошенным, испуганным и сломленным ребёнком, который просто пытается выжить.
========== версия необузданности ==========
— Так ты говоришь, что мои дети пошли к своему отцу убийце, чтобы спросить его о прошлом, и всё закончилось плохо?
В этой квартире всегда пахнет розами из-за ароматических палочек на комоде. В двух креслах умещаются Соын и Чонгук, которые вдвоём пьют чай вечером после окончания интервью. К сожалению, Дженни едва не пострадала, потому что отец чуть не сошёл с ума у них на глазах, и его пришлось задержать и отвезти в участок, где он сейчас, собственно, и находится. И ситуация не позволяет Гуку мыслить позитивно, ведь, как сказал психиатр, Джихёк ещё долго ни с кем не заговорит. Это расстраивает, ведь с каждым днём у Гука всё больше и больше вопросов.
— Я в шоке, правда, — Чонгук говорит серьёзно, но на его лице всё равно покоится расслабленная улыбка. — Давай, насладись своим «я же тебе говорила»… Но даже ты не могла предвидеть такое.
— Вот что он делает, сынок, — отставив чашку с голубым чаем на стол, она складывает руки на коленях и наклоняется ближе к парню. — Он привлекает людей, завоёвывает их доверие, влюбляет в себя. А затем, когда у него всё влияние…
— Он их разрушает, — заканчивает за неё младший и откидывается на спинку кофейного кресла. — Да, я знаю эту историю…
— Да, может, он и разрушил твоё детство, но тебя он не разрушил, — мама берёт его за руку и смотрит в глаза осторожно, с любовью и с беспокойством. Гук на эти слова мягко улыбается, потому что она, наверное, права. Как всегда. — Ты из крепкого десятка.
Из коридора слышится телефонный звонок, и они оба вздрагивают, потому что звонит домашний телефон. На который никто никогда не звонит, и он уже, наверное, покрылся метровым слоем пыли. Но сейчас он звонит, и они отчётливо это слышат.
— Звонит?
— Да. Откуда звук?
— Пошли, — она кивает за собой и встаёт, взволнованно выходя из гостиной в коридор, и сын послушно следует за ней по пятам. Телефон, который тревожит их в сегодняшний вечер, находится на самом верху шкафа, покрытый паутиной, пылью и ещё какой-то дрянью, потому что Суджин редко поднимается так высоко. Чонгук забирается на стул и медленно достаёт его, рассматривая старую модель со снимающейся трубкой. — Может, не стоит? Я спрятала его не без причины… Я не думала, что он ещё работает.
— Мы должны, — Чон кладёт телефон на полку и снимает трубку, ничего не говорит, только слушает.
— А я всё гадал, ответит ли кто-нибудь, — слышится на том конце трубки голос мужчины, который говорит на корейском с лёгким европейским акцентом. Чонгуку кажется голос знакомым, но он не может понять, кто с ним говорит и где он его слышал.
— Кто это?
— Старый друг твоего отца, — уклончиво отвечает он, и парень слышит лёгкую усмешку.
— Кто вы? Зачем вы звоните?
— Было приятно увидеть тебя на той свалке, Чонгук. Давно мы не виделись, — смешок, и от этого криминалиста заметно потряхивает, ладонь сильнее сжимает трубку, глаза бегают по коридору. Мама пока никак не мешает ему и просто наблюдает со стороны.
— Что это значит? Откуда мы знакомы?
— Ты не помнишь? О, это был тот ещё поход…
2004 год.
— …От плечевого сплетения вниз к самым кончикам пальцев. Так мы можем чувствовать прикосновения, — мужчина отводит карандашом распечатанные анатомические фотографии и демонстрирует их своему десятилетнему сыну. — Так мы можем чувствовать прикосновения. Его называют «глаз руки».
— Это поразительно, — комментирует мальчик, рассматривая чертежи на рабочем столе отца.
— Так же, как и ты.
Неделю спустя.
— …Полиция Сеула арестовала доктора Чон Джихёка как подозреваемого в как минимум четырёх убийствах.
— Вы хотите сделать здесь полный ремонт? Это будет стоит больших денег, госпожа Ким, — говорит рабочий.