Чтобы избежать этого, нам нужно было найти брокера, который мог бы выполнить заявки компаний фонда на продажу акций в режиме полной конфиденциальности. Но большинство брокеров не умеют держать язык за зубами, а российские и подавно. Мы не могли обратиться к крупным западным брокерским домам, с которыми обычно работал фонд, ведь как только один из них приступит к исполнению заявок на продажу, другие брокеры без труда сообразят, что к чему, и начнут сбрасывать свои пакеты акций.
Выбор у нас был невелик. Мы обсудили все варианты и остановились на кандидатуре приветливого тридцатидвухлетнего специалиста, возглавлявшего небольшой, всего из двух человек, отдел торговых операций крупного европейского банка в Москве. В прошлом он упорно пытался заключить с фондом хоть какую-нибудь сделку, и теперь мы собирались предоставить ему такой шанс.
Иван сообщил ему по телефону, что его настойчивость окупится в ближайшее время.
— Есть только одно «но», — предупредил Иван. — Мы готовы работать с вами при условии, что вы гарантируете полную конфиденциальность.
— Разумеется, — с готовностью ответил брокер, — я не подведу.
На следующий день он получил распоряжение о продаже пакета акций на сумму в сто миллионов долларов. Он, вероятно, ожидал миллион, ну, может, пять, но даже в самых смелых мечтах не мог представить себе заказ на сто миллионов. Не исключено, что для него это был самый крупный заказ за всю карьеру.
Он продал акции на сто миллионов в течение недели без шума и утечки и с гордостью сообщил о результате, полагая, что работа на этом завершена. И очень удивился, когда опять получил заказ на продажу акций на сумму в еще сто миллионов долларов. С ним он тоже справился безупречно. Следующие два месяца он получал от фонда заказы на продажу на крупные суммы и в итоге реализовал акций на миллиарды долларов, по-прежнему без утечек. Благодаря виртуозному исполнению его крохотный, никому не известный отдел превратился в значительного игрока биржевого рынка. Но самое важное — фонд Hermitage забрал из России все свои инвестиции так, что враги об этом не прознали.
Обеспечив безопасность своим людям и сохранность финансам, мы устранили главные рычаги, которые российское правительство могло употребить нам во вред. Что бы они ни придумали дальше, перспективы уже не казались нам такими мрачными.
Когда эта часть плана осталась позади, я почувствовал себя лучше, но совсем иная картина складывалась в отношениях с инвесторами. Большинство доверяло средства фонду Hermitage, потому что я был в Москве. Мое присутствие в России они отождествляли с интересными инвестиционными идеями и знали, что их средства будут защищены, пойди что-то не так. И вот, с их точки зрения, я вдруг утратил возможность заниматься и первым, и вторым.
На это обратил мое внимание Жан Каруби — мой первый инвестор из далекого 1996 года. Жан всегда чутко понимал рыночную конъюнктуру и за прошедшие годы стал моим близким и доверенным лицом в подобных вопросах. Когда семнадцатого марта агентство «Рейтер» вышло с «сенсацией» про мою историю с визой, Жан сразу же позвонил и непривычным, весьма озабоченным тоном произнес: «Билл, у нас с тобой было много инвестиционных удач, но сейчас, когда ты впал в немилость российского правительства, мне трудно найти причину, почему мне стоит держать деньги в фонде».
Услышать такое от давнего и преданного сторонника было тяжелым ударом, но Жан был прав. Меньше всего мне в тот момент хотелось убеждать его оставить деньги в фонде и потом удостовериться, что мои отношения с российской властью пошли под откос. Единственным разумным решением с его стороны было забрать то, что ему заработал фонд.
В последующие дни у меня состоялись подобные разговоры со многими другими инвесторами, которые пришли к тем же выводам. Я знал, что теперь будет: заявки на выход из фонда и выплаты инвесторам причитающихся им средств, причем в огромном количестве.
Ближайшей датой, когда инвесторы могли изъять средства из фонда, было двадцать шестое мая. За восемь недель до этого они должны были направить свои заявки. Тридцать первое марта стало датой, когда я впервые смог оценить всю тяжесть ситуации.
В тот день в 17:20 из банка «Эйч-эс-би-си», администратора фонда, я получил копию отчета с указанием заявок инвесторов на выход из фонда. Обычно все новые подписки на акции фонда и погашение акций умещались на одной странице. В наиболее активные периоды перечень занимал две-три страницы. В этот раз заявок на погашение набралось на десять страниц — двести сорок строк с именами инвесторов, требовавших выплат по акциям. Я поспешно пролистал отчет и сложил суммы: уходило более двадцати процентов фонда!