Этот кошмар продолжался каждую ночь в течение нескольких недель. Задолго до того, как в спальнях гасили свет, меня, избитого и униженного, бросало в дрожь при мысли о том, что еще они придумают в этот раз.
В начале октября ко мне на выходные приехала мать. Гордость не позволила мне сразу признаться ей в происходящем. Все было ужасно, но я убеждал себя, что выдюжу.
Но как только мы сели в машину, чтобы вместе поехать куда-нибудь пообедать, меня прорвало, и я разрыдался.
Мама встревожилась и спросила, что со мной.
«Ненавижу эту школу! — кричал я, глотая слезы. — Ненавижу!»
Я умолчал о побоях и издевательствах, хотя, наверное, она и так догадалась, потому что сказала: «Билли, если тебе здесь плохо, только скажи, и я заберу тебя с собой в Европу».
Я обдумывал мамины слова и не сразу дал ответ. Когда мы подъезжали к ресторану, я решил, что, несмотря на искус вернуться в родной дом к маме, перспектива унизительного отступления меня не радует.
Пока мы садились за столик и заказывали еду, я немного успокоился и чуть погодя сказал ей: «Знаешь, я, пожалуй, останусь. Я найду выход».
Выходные мы провели вместе, и в воскресенье вечером она подвезла меня к воротам школы. Попрощавшись, я пошел к себе и, проходя мимо спальни старшеклассников, услышал ехидный шепоток двух пацанов: «Били ли Билли? Били ли Билли?»
Я ускорил шаг, но парочка последовала за мной. Я был вне себя от ярости и унижения и, не дойдя нескольких шагов до своей комнаты, круто развернулся и набросился на того, что пониже. Я врезал ему прямо в нос. Он упал, а я упал на него, нанося удар за ударом, пока второй не схватил меня за плечи и не отшвырнул в сторону. Первый размазал кровь по лицу, и они вдвоем успели прилично потрепать меня, пока не подоспел заведующий интернатом и не прекратил драку.
Но с этого дня никто в школе Уайтмен больше не осмеливался тронуть меня.
Я провел там целый год и научился многому, чего не знал раньше: начал покуривать, незаметно убегал с территории школы под покровом ночи и проносил с собой спиртное. К концу года я отличился в стольких выходках, что меня исключили из школы. Вернувшись домой в Чикаго, я был уже совершенно другим человеком.
В моей семье было принято считать, что невыдающемуся человеку не найти места в жизни. Я же настолько сбился с пути, что родители не знали, что со мной делать. В надежде вправить мне мозги они водили меня по врачам и психиатрам, но чем настойчивее они старались, тем яростнее я упорствовал. Поначалу меня привлекала идея просто бросить школу, но чтобы насолить родителям по-настоящему, надо было придумать что-нибудь покруче.
И вот незадолго до окончания школы меня осенило: а что, если надеть деловой костюм, галстук и стать капиталистом? Ничто не вызовет у моих родителей большее негодование.
3.
Чип и Уинтроп
Оставалась лишь одна загвоздка: я так отстал в учебе, что меня не приняли ни в один университет, куда я подавал документы. Только после апелляции и вмешательства моего школьного наставника я получил место в университете в Боулдере (штат Колорадо). Мне было неприятно осознавать, что даже в Боулдер попасть удалось с трудом, но я быстро избавился от чувства досады, узнав, что мой вуз в рейтинге «Плейбоя» занимает первое место в стране по части вечеринок.
Насмотревшись фильма «Зверинец»[1], я решил: раз уж попал в вуз, славящийся своими развлечениями, надо воспользоваться этим по полной и вступить в братство. Я дал клятву верности братству «Дельта Ипсилон», и после традиционного ритуала посвящения меня приняли в его члены. Там было заведено давать клички — Искра, Дым, Затор, Спичка — меня за черные кудрявые волосы прозвали Щетка. Роль Щетки была невероятно веселой, но после нескольких месяцев чрезмерного потребления пива, заигрывания с девчонками, дурацких приколов и бездумного сидения у телека я начал задумываться, что с такими «успехами» мне в лучшем случае светит стать «капиталистом», который получает чаевые за парковку авто. В голове у меня окончательно все встало на свои места после того, как полиция задержала члена братства, которого я особенно боготворил, когда тот слетел с тормозов из-за наркотиков и пошел грабить местный банк. Его надолго упекли в федеральную тюрьму, и тут я понял: если я не возьмусь за ум, то от такой формы бунтарства пострадает только один человек. Я сам.