Я говорю: «Мне совсем не весело».
«Ты все время так».
Я молчу.
«Если тебе не нравится, почему ты вечно так поступаешь», — говорит.
Я молчу.
А потом говорю: «Как?»
Она говорит: «Что?»
— Ты говоришь, я все время так.
— Ну да, как будто тебе нравится. Тебе кажется, это смешно.
Я говорю: «Как? Что я делаю?»
Она говорит: «Ради бога!»
И это все. Но потом, спустя несколько минут, когда я начинаю засыпать, она говорит: «Знаешь, если бы не денежная сторона вопроса, я бы от тебя уехала». Я молчу, так что она добавляет: «С такой бы скоростью сбежала, что у тебя бы голова закружилась».
Я думаю об этом и говорю: «Что ж, можем обсудить финансовый вопрос».
«Ну да, — говорит она, — конечно, можем обсудить. Два дома на одну твою зарплату. Долгий же получится разговор».
Проходит минута.
«Может, — говорит, — я поеду, поживу с Кайлом».
Я говорю: «Нет уж, этого ты не сделаешь».
Ради бога, у мальчика своя жизнь в Твин-Ситиз[4], может и не такая, какую мы бы ему выбрали, но все-таки не серное пламя, которым сделает ее пребывание матери.
Она говорит: «Только на время, пока я не соберу вещи».
Я говорю: «Нет уж, у мальчика жизнь, и она не должна, он не должен, э… не должен».
«Кайл с удовольствием поживет со мной немного».
«Слушай…»
«Ты не знаешь собственного сына. Он будет рад».
«Я знаю этого мальчика».
«Да уж, это объясняет все твои предсказания. Что он станет голубым. Видно, ты и правда хорошо его знаешь».
«Может, я останусь у него, — говорит она. — останусь у Кайла».
Она ему так и не позвонила, но черт подери, она поняла, как меня разозлить. Поэтому то и дело об этом говорит, просто чтобы меня взбесить.
И так она меня бесит каждый день. И еще начала ходить по магазинам со своей подружкой Конни.
Конни меня не волнует. Конни могла бы быть защитником в футбольной команде, если бы существовала лига размалеванных баб. Она носит золотые браслеты и рубашки с яркими узорами, в которые еле влезает, сделанные из тряпки, которая при каждом шаге скрипит. Зажгите спичку в пяти метрах от такой рубашки — чик, и от Конни ничего не останется, как во время лесного пожара, когда очередное дерево — раз! — и вспыхивает. Даже голова загорится, потому что эти пышные белые волосы, говорю вам, состоят из воздуха и лака, так что останется только жирная, здоровенная головешка с браслетами на запястьях, а огромные зеленые очки растекутся по жирному носу, и из головы пойдет дым.
ЧИК!
Ну так вот, как я сказал, до Конни мне дела нет. Она громкая, и вечно курит, а когда нет, я все равно могу сказать, была она у нас дома или нет. Из-за ее проклятых духов. И она бывает у нас все чаще и чаще, кудахчет, расхаживает, курит, а потом они вместе идут по магазинам. Чаще, чем раньше.
А моя жена теперь, когда просит денег, называет это своей Платой. Это с нашего спора про Кайла пошло. Она заявила: «Раз уж я не могу жить у Кайла, ты должен давать мне Плату».
Я говорю: «В каком смысле Плату?»
А она: «Так не может продолжаться. Наш брак умер, так что давай мне Плату».
Все, конечно, так и продолжалось, но она тратила все больше денег и называла их Платой. Она не только ходила по магазинам: Конни приучила ее ходить пару раз в неделю в индейское казино. Я работаю в электрокомпании, я не какой-нибудь мистер Джей Пи Морган. Она даже говорить стала громче, как Конни. На самом деле. Как будто она вдруг вырвалась на свободу, только это звучит как что-то хорошее, а она вырвалась в плохом смысле, как будто всю жизнь ждала возможности превратиться в Конни Бучанан и покупать уродские разрисованные рубашки.
Я говорю однажды: «Ты столько денег тратишь, а ты думала когда-нибудь о пенсии?»
Она говорит: «Что ты имеешь в виду?»
Я говорю: «Ты не мои деньги выкидываешь, это наши деньги».
Она говорит: «Раньше надо было думать».
Я говорю: «Когда раньше?»
Она говорит: «Бога ради!» И уходит, будто я сраный идиот.
Но я не мог не давать ей денег, потому что она сразу заводила про Кайла, и про умерший брак, и про все остальное. Это был шантаж. Обыкновенный проклятый шантаж. Потому что мы оба знали: если я не дам ей Плату, она сразу зарядит, что я не могу, э… что у меня не, э… что я не проявляю сексуальной активности. Это все время маячило на заднем плане. Угроза разговоров о вещах, о которых не следует говорить, как мне кажется. А она вечно ходит вокруг да около этой темы, чтобы меня взбесить. Она даже намекнула на это при Конни, и при Конни потребовала свою Плату. Ее не волновало, кто рядом. Однажды я слышал, как Конни говорит ей: «Почему бы тебе не взять Плату у болвана в гостиной?» Это навело меня на мысль, что вся идея идет от Конни.