Он всегда отмечал успехи порцией виски.
Завидные достижения — двойной порцией.
Сегодня он мог бы выхлестать всю бутылку разом.
Покончив с обработкой фотографий, Янис пришёл к своей музе. Опустился перед ней на колени, целовал руки и выглядел поразительно неадекватно.
Рэд, сохранявший спокойствие в большинстве жизненных ситуаций, независимо от того, какими они были, смотрел на этот моноспектакль с привлечением к действиям зрителя, со стандартной отстранённостью, лишь слегка окрашенной пренебрежением.
— Что с тобой? — спросил, усмехнувшись.
Ладонь легла ему на щёку, провела нежно. Подушечка большого пальца погладила уголок губ.
Рэду прикосновение не нравилось. Оно казалось ему липким, пачкающим кожу чем-то, вроде сиропа, а потому противным вдвойне.
— Сегодня самый счастливый день в моей жизни, — произнёс Янис, продолжая распространять вокруг себя ауру счастья и безграничной радости.
— Почему?
— Потому что я не ошибся.
— Относительно?
— Когда сделал выбор и решил сделать тебя своей визитной карточкой. Я с самого начала знал, что так будет.
— О чём ты?
Янис обхватил его лицо руками, заставляя смотреть себе в глаза и не позволяя отвернуться.
Он был пьян без алкоголя и под кайфом без наркотиков.
— О том, что за ночь с тобой многие будут готовы выложить приличную сумму, и эта сумма превзойдёт все мои ожидания. Какое счастье, что я всё-таки смог заполучить тебя тогда. Ты — моё лучшее творение. Восхитительный, неповторимый, нереальный. Истинное произведение искусства. Жаль будет с тобой расставаться, но я всегда знал, что однажды ты станешь украшением чьей-нибудь коллекции, и этот момент наступил.
Он дышал хрипло, находился на грани. Его эйфория достигала пика, и всё, что следовало бы держать в секрете, ныне рвалось наружу, желая быть высказанным. Рэд не останавливал, он внимательно слушал, получая подтверждение всем былым подозрениям и окончательно утверждаясь во мнении, что не напрасно записал Яниса в разряд уродов, думающих исключительно о собственной выгоде и забивающих на тех, кто помогал им пробиваться наверх.
Были люди, позволявшие наступать себе на голову.
Были те, кто принимал подобные — сомнительные — подарки с благоговением и бесконечной благодарностью, продолжая до конца дней своих вспоминать благодетеля добрым словом.
Рэд к их когорте не относился.
И заслуг Яниса в случившемся не видел.
— Давно ты записался в сутенёры?
— Это не то, о чём ты думаешь.
— Откуда тебе знать, о чём я думаю. Насколько помню, навыком чтения мыслей ты никогда не обладал, потому знать наверняка не можешь.
— Я не продаю тебя.
— А что делаешь?
— Устраиваю твою жизнь.
— Конечно.
— Сомневаешься в моей честности?
— Ты почти год меня обманывал, — резюмировал Рэд, проигнорировав вопрос. — Все фотографии, на которых был запечатлён я, ты создавал не для личной коллекции, а для определённого человека и загонял их ему за приличные суммы, из которых я не увидел ни единого цента. Никогда не задумывался об этом прежде, но сейчас склонен думать, что твоё вдохновение было продиктовано его желаниями. Ты снимал меня так, как того хотелось ему. Он получал то, что хотел увидеть.
Судя по звенящему молчанию, прозвучавшее предположение было недалеко от истины.
Рэд не спрашивал, но констатировал факт.
Оттолкнув ладонь, всё ещё касавшуюся щеки, откинулся на спинку дивана, сложил руки на груди и внимательно посмотрел на Яниса. Тот так и продолжал стоять на коленях.
Унизительное положение.
Самая подходящая поза для человека, подобного Янису.
Хорошо, хоть руки к Рэду больше не тянул, не пытался прикоснуться и не клялся в вечной любви. Нет ничего более шаблонного и омерзительного, чем показная любовь, разыгранная по всем правилам, вписывающаяся в классический сценарий. Подвижки к тому были. Янис молчал, но Рэд прекрасно представлял, что ему собираются сказать и какими словами обелить собственный поступок.
Заверения в том, что всё делалось во благо. Не ради денег, но ради благополучного сытого будущего, ради стабильности, ради красивой жизни, если угодно.
Это не проституция.
Всего лишь жизнь на содержании.
Янис оригинальностью не отличался. Он сказал именно то, чего ожидал Рэд.
— Только идиот откажется от заключения подобного соглашения. А ты никогда идиотом не был. За то время, что мы знакомы, я понял, что твоя главная страсть в жизни — это деньги, у него их достаточно. Если этот мужчина готов отвалить такую сумму за посредничество, представь, какими средствами он располагает в принципе?
— И какими? — спросил Рэд.
— Огромными.
— А сколько он готов заплатить за то, что ты сведёшь меня с ним?
Янис не ответил. Поднялся с пола, подошёл к столу, выхватил из стопки чистый лист и быстро размашисто написал сумму, которую ему предложили за организацию встречи. После чего, продолжая хранить молчание, вручил записку Рэду.
Цифра действительно была внушительно-шестизначной.
Кто бы мог подумать, что на свете найдётся кто-то, желающий заплатить за возможность обладания фотомоделью, примерившей на себя многочисленные амплуа, но, по умолчанию, считавшейся шлюхой? Наверное, у того мужчины в дополнение к внушительному счёту в банке прилагалось и психическое расстройство, поскольку человек, рассуждающий здраво, не стал бы бросаться деньгами, чтобы получить в единоличное пользование экземпляр, подобный Рэду. А там… Кто знает? Сам бы Рэд, махнись они с неизвестным местами, точно не стал бы, посчитав такое желание проявлением помутнения рассудка, а не голосом здравого смысла.
— Доллары? — уточнил Рэд. — Будь умницей, Янис, назови валюту, в которой вы собираетесь проводить расчёты?
— Нет, не доллары. Евро.
— Интересно. Пожалуй, начинаю понимать, отчего ты так возбуждён, — усмехнулся Рэд. — Предложи мне какой-то незнакомый хрен такую сумму за символические труды, я бы тоже находился в приподнятом настроении. Хотя, не скажу, что это так уж много. Я в своё время видел больше.
Не лгал. Не пытался пустить пыль в глаза, приписывая то, чего не было и превознося себя хотя бы в рассказах, раз жизнь должным образом не сложилась.
Видел.
Больше.
Намного больше.
В тех выписках со счетов членов семьи Рэдли были как восьми, так и девятизначные суммы.
Больше же он мог унаследовать, не преврати Ингмар Волфери его жизнь в аттракцион безумия, где не было места спокойствию, размеренности и благополучию.
— Почти поверил. Как же. Где ты их мог видеть? В мокрых снах?
— Моя доля? — спросил Рэд, проигнорировав глупые ремарки.
— Что?
Янис, до того пребывавший в эйфории, нахмурился. Брови сошлись у переносицы, а губы искривила надменная усмешка, сказавшая больше возможной, самой проникновенной речи.
— Какой процент от этой суммы получу я, если соглашусь встретиться с твоим клиентом?
— Смеёшься? — спросил Янис.
— Нисколько. Максимально серьёзен. Или ты всерьёз считаешь, что…
Договорить он не успел. Янис склонился над ним, опираясь ладонями в спинку дивана, по обе стороны от его головы. В глазах без труда прочитывалось раздражение, а лицо приобрело хищное выражение, наблюдать которое прежде никогда не доводилось. Сейчас он был не просто рассержен. Слово «злость» не передало бы и сотой доли его истинных настроений.
Янис находился в том состоянии, когда чужая жизнь обесценивается со скоростью света, и насилие становится единственным языком, на котором получается вести диалог со своим оппонентом.
И забрать первую с помощью второго становится проще простого.
Он был полон решимости вытрясти из Рэда либо согласие, либо душу.
Третьего не дано.
— Послушай меня, самовлюблённая мразь, — прошипел угрожающе, — до того, как мы с тобой встретились, ты был никем. И никем же можешь стать, если я выброшу тебя на улицу. Обычно люди испытывают благодарность к тем, кто помог им в жизни, но тебе это чувство, кажется, незнакомо, потому ты изрядно наглеешь. Я вытащил тебя из грязи и сделал звездой. Уже за это ты должен лизать мне ботинки…