— Я была бы не прочь однажды откупорить одну из этих склянок. Возможно, когда-нибудь я это и сделаю.
— Берегитесь, — насмешливо заметил Франк. — Я предполагаю, что каждая из этих склянок украшена тремя крестами и надписью «Яд».
Франк испытывал недовольство. За последнее время отношение к нему Дорис резко изменилось. Ранее она была его подругой, доверявшейся ему во всем, теперь он был свидетелем того, как она превратилась в чужого для него человека, едва ли не испытывавшего страх перед ним. Она посмеивалась над ним, подшучивала и, казалось, испытывала дьявольское удовлетворение от того, что ей удалось задеть его. Она смеялась над его откровенностью, искренностью и доверчивостью. Больнее всего задевали ее насмешки, когда он пытался в какой-нибудь форме выразить ей свое внимание. И как охотно признался бы он ей в охватившей его страсти.
Порой он погружался в мрачные мысли. Он думал об этом вкрадчивом графе, льстеце и притворщике, неожиданно оказавшимся его соперником, ослеплявшим окружающих изяществом своих манер и суждениями об искусстве и литературе.
Разве мог он, ничем не примечательный британец, рассчитывать на успех рядом с великолепным иностранцем? Оставалось только мечтать о том, что в одно прекрасное мгновение откроется подлинная, преступная сущность этого человека. Он хотел услышать мнение об иностранце опекуна Дорис.
— Мистер Фаррингтон, — обратился он к нему, — какого вы мнения… — но Франк неожиданно оборвал свою речь и вскочил оказать помощь собеседнику.
Фаррингтон поднялся со своего стула и покачнулся, словно испытал большую боль. Он побледнел, и на лице его выразилась мука.
— Дорис, — спросил он, — когда ты рассталась с леди Констанцией?
Девушка изумленно взглянула на него.
— Я сегодня не видела ее, она вчера поехала в Грет-Бредли, не так ли, тетя?
— Да, и, по-моему, это было весьма странно и не совсем вежливо по отношению к нам, — обиженно сказала тетка. — Она оставила своих гостей на произвол судьбы и в тумане умчалась на своей машине. Порой мне кажется, что леди Констанция слишком экстравагантна.
— Я был бы не прочь быть того же мнения, — мрачно заметил Фаррингтон. Затем он обратился к Доутону: — Попрошу вас уделить внимание Дорис, я совсем забыл о том, что условился кое-кого повидать.
И поманив Франка чуть заметным движением руки, он покинул вместе с ним ложу.
— Вам удалось что-либо обнаружить? — спросил Фаррингтон, оставшись наедине с журналистом.
— В каком отношении? — спросил невинно Франк.
На губах Фаррингтона заиграла ироническая улыбка.
— Пожалуй, вы недостаточно наблюдательны для молодого человека, занявшегося столь важными изысканиями.
— Ах, вы говорите о деле Толлингтона! Нет, до сих пор мне не удалось что-либо выяснить, и я полагаю, что не в моих возможностях разыгрывать из себя сыщика и выслеживать людей. Я могу писать неплохие новеллы, но не гожусь для роли сыщика. С вашей стороны очень любезно, что вы поручили мне…
— Не говорите глупостей, — перебил его Фаррингтон. — Это не любезность, я действовал в своих собственных интересах. Где-то в стране находится наследник миллионов Толлингтона. Я являюсь одним из кураторов по этому наследству и заинтересован в том, чтобы поскорее избавиться от возложенной на меня ответственности и разыскать наследника. Вы знаете, что я выплачу тому, кто доставит мне наследника, несколько тысяч фунтов. — Он взглянул на часы. — Но я хочу переговорить с вами о следующем: речь идет о Дорис.
Они находились в небольшом коридорчике, примыкающем к ложе, и Франк подивился тому, что Фаррингтон выбрал столь неудобное время и место для разговора с ним на такую интимную тему. Он был очень благодарен миллионеру за оказанное ему доверие, несмотря на то, что задача отыскания наследников толлингтонского богатства была не менее трудна, чем попытка отыскать иголку в стоге сена. Но он принял это поручение, так как оно давало возможность чаще видеться с Дорис.
— Вам известна моя точка зрения, — продолжал мистер Фаррингтон, поглядывая на часы. — Мне бы хотелось, чтобы Дорис вышла за вас замуж. Она очень хорошая девушка, единственная в мире, которой я симпатизирую. — Голос его задрожал, в искренности его не приходилось сомневаться. — Я чувствую некоторое беспокойство, эта ночная стрельба, невольным свидетелем которой я стал, настроила меня на нервный лад. А теперь ступайте и попытайтесь завоевать расположение Дорис.
Он протянул Франку руку. Молодой журналист коснулся ее и почувствовал, как холодны были пальцы. Фаррингтон кивнул ему на прощанье головой и сказал: