«Слушай пока его, духовник! – сказал Гарри, обернувшись, как будто обращаясь к лысому бюсту на консоли. – Но заметь, Веллингборо, мой мальчик, что я должен снова оставить тебя, и на более длительное время, чем прежде: я могу не вернуться назад сегодня вечером».
«Как?» – переспросил я.
«Останься, – вскричал он, – услышь меня, я знаю здесь старого герцога, и…»
«Кого? Не герцога ли Веллингтона? – сказал я, задавшись вопросом, не хотел ли Гарри действительно включить и его в свой длинный список конфиденциальных друзей и знакомых.
«Фу! – вскричал Гарри. – Я имею в виду белоусого старика, которого ты видел внизу, его называют Дьюк12 – он содержит дом. Я сказал, что знаю его хорошо, и он знает меня, и он также знает, что принести мне сюда. Хорошо, у тебя здесь есть всё, что нужно, ты должен остаться в этой комнате и спать здесь сегодня вечером, и… и… – продолжал он, говоря тише, – ты должен будешь стеречь это письмо, – плавно вложив конверт в мою руку, – и если я не вернусь утром, ты должен будешь послать его прямо в Бьюри и оставить письмо там; вот, возьми эту бумагу – здесь все изложено чёрным по белому, куда ты должен пойти и что ты должен будешь сделать. И после того, как всё будет сделано, – помни, это всё в случае, если я не вернусь, – ты сможешь делать то, что пожелаешь: остаться здесь в Лондоне на некоторое время или вернуться в Ливерпуль. И вот достаточная компенсация за все твои расходы».
Всё это было словно удар грома. Я решил, что Гарри сошёл
с ума. Я держал кошелёк в своей неподвижной руке и таращился на него, пока из моих глаз едва не закапали слёзы.
«В чём дело, Редберн? – закричал он с диким смехом. – Ты не боишься меня, не так ли? Нет, нет! Я верю в тебя, мой мальчик, или ты не держал бы в своей руке ни этого кошелька, ни этого письма».
«Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду? – наконец воскликнул я. – Ты действительно намереваешься оставить меня в этом странном месте, не так ли, Гарри?» – и я схватил его за руку.
«Фу, фу, – вскричал он, – позволь мне уйти. Я говорю тебе, что всё в порядке: сделай, как я сказал, это – всё. Обещай мне сейчас же, ты обещаешь? Поклянись! Нет, нет, – добавил он страстно, когда я заклинал его рассказать мне побольше, – нет, я не буду: мне тебе нечего больше сказать – ни слова. Ты клянёшься?»
«Лишь одна просьба ради тебя самого, Гарри: услышь меня!»
«Ни звука! Ты поклянёшься? Не будешь? Тогда отдай мне это портмоне… вот… вот… возьми это… и это… и это, это тебе деньги на обратный проезд в Ливерпуль, до свидания: ты мне не друг», – и он повернулся ко мне спиной.
Я не знаю, что пронеслось в моей голове, но это было какое-то внезапное побуждение, и, схватив его руку, я поклялся ему в том, что он требовал.
Он сразу же подбежал к бюсту, прошептал слово, и появился белоусый старик, которого он похлопал по плечу, а затем представил меня как своего друга, молодого лорда Стормонта, и предложил «миндальному дереву» хорошо присмотреть за комфортом его светлости, в то время пока он – Гарри – уйдёт.
«Миндальное дерево» вежливо поклонилось и стало гримасничать со столь специфическим выражением, что я возненавидел его прямо на месте. После нескольких последующих слов он ушёл. Затем Гарри сердечно пожал мою руку и, не давая мне шанса сказать хоть слово, схватил свою кепку и бросился из комнаты, бросив: «Не покидай эту комнату сегодня вечером и помни про письмо и Бьюри!»
Я завалился в кресло и пристально посмотрел вокруг на странные стены, и таинственные картины, и на люстры на потолке, затем встал, открыл дверь и посмотрел вниз на освещённый проход, но лишь услышал гул из заполненной комнаты снизу, рассеянные голоса и глухой грохот бильярдных шаров из закрытых смежных апартаментов. Я попятился назад в комнату, и чувство ужасного отвращения охватило меня: я отдал бы этот мир за безопасное возвращение в Ливерпуль и крепкий сон на моей старой койке в Принцевом доке. Я дрожал от каждого шага и почти решил, что это должны быть некие убийцы, преследующие меня. Всё место казалось заражённым, и странная мысль пришла ко мне, что великолепная дамасская ткань с узорами по кругу была заражена восточной чумой. И ещё подумал я, не содержало ли наркотик бледно-жёлтое вино, что я пил ранее? Это, должно быть, был некий дом, стоящий на яме. Но эта боязливая мечтательность только прочней привязывала меня к моему стулу, да так, что когда я захотел умчаться подальше от этого дома, мои конечности оказались в наручниках.
И пока я был прикован к моему месту, что-то внезапно и резко открылось: шум, смешанный из проклятий и грохота бильярдных шаров, более громкий, чем прежде, внезапно влетел в мои уши, и через частично открытую дверь комнаты, где я находился, показался высокий безумный человек со сжатым руками, дико устремившийся по проходу к лестнице.