Создавшийся беспорядок усугубился, когда мы уже выплыли из дока. Развевались шляпы и платки, звучали взаимные крики «ура!» и лились слёзы, и последнее, что я увидел, как только мы устремились по течению, был полицейский, схвативший мальчика и уводящий его к гауптвахте.
Паровой буксир «Голиаф» взял нас под ручку и сопроводил вниз по реке мимо форта.
Сцена была просто поразительной.
Сильный бриз, который дул вверх по реке четыре последних дня, удерживал в разных доках множество судов со всех частей света, и они, окончив погрузку, широким фронтом из торговых кораблей развернулись к морю. Белые паруса блестели в прозрачном утреннем воздухе, как большой лагерь восточного султана, и с многих баков неслась очень старая песня «Хо-o хо-йо, весёлые мужики!» – как команды назвали свои якоря.
Ветер был попутный, погода хорошая, море – более чем спокойное, и бедные эмигранты пребывали в приподнятом настроении из-за столь благоприятного начала их путешествия. Они расположились на всех палубах, говоря, что скоро увидят Америку, ссылаясь на сказанные агентами слова, что двадцать дней – это максимальная продолжительность путешествия.
Здесь стоит упомянуть, что вследствие большого числа судов, приплывающих к американским портам из Ливерпуля, конкуренция среди агентов за пассажиров-эмигрантов, которые как груз намного более выгодны, чем ящики и товары, чрезвычайно велика, поэтому некоторые агенты, которых они нанимают, не колеблясь, готовы обмануть бедных просителей, рассказывая им басни о быстром переходе судов через океан. Это часто побуждает эмигрантов брать с собой намного меньший запас провизии, чем требуется, что приводит к плачевным результатам, как будет показано далее. И хотя общества доброжелателей, давно созданные в Ливерпуле, с этой целью содержат офисы, где эмигранты могут получить достоверную информацию и совет относительно наилучшего размещения и получить ответ на другие вопросы, интересные им, и хотя английские власти издали закон, что каждый капитан судна с эмигрантами, направляющегося в какой-либо порт Америки, должен проследить, чтобы каждому пассажиру была предоставлена порция еды в течение шестидесяти дней, тем не менее всё это не удерживает корыстных капитанов и беспринципных агентов от организации великого обмана, не освобождая самих эмигрантов от страданий, которые эти службы намеревались предотвратить.
Как только мы вышли на простор Ирландского моря и, оставшись с ним один на один, потеряли из виду нашу тысячу провожающих, так настали самые ненастные холодные, влажные и унылые дни и невообразимые ночи. Ветер был бурным, он замирал в наших зубах и смирил сердца эмигрантов. Почти все они теперь хотели спрятаться пониже, чтобы убежать с неудобных и опасных палуб; из двух «психушек» исходил устойчивый гул стенающего и плачущего подземелья. Непреодолимая морская болезнь повергла самых крепких из их числа, и женщины и дети обнимались и рыдали из-за множества мук первого для бедных эмигрантов морского шторма.
Довольно плохо в такие времена дамам и господам в каюте, у которых есть миленькие купе, достаточно приватная жизнь и стюарды, готовые бежать по их слову, поправить подушки под их головами, нежно спросить, как они поживают, и смешать им поссет; и даже отказываясь от души и подчиняясь слабости тела, такие дамы и господа будут часто хотеть оста вить саму свою жизнь как невыносимую и вознесут множество прошений о собственном быстром уничтожении, что, однако, будет лишь результатом их ревностного беспокойства о сохранении своих ценных жизней.
Как тогда обстоят дела с одинокими эмигрантами, уложенными, как хлопок, упакованными, как рабы в невольничьем судне, оказавшимися заключёнными на своём месте во время шторма, закрытыми и от света, и от воздуха, кто совсем не может заниматься кулинарией, даже согреть чашку воды, кто в пропитанной морем одежде немедленно загасит свой огонь в выставленном на палубу очаге? Что тогда произойдёт с этими мужчинами, женщинами и детьми, для кого первое путешествие при самых выгодных обстоятельствах должно будет пройти так же тяжело, как у Благородного Де Ланси Фитц Кларенса, его леди, дочери и семнадцати слуг.