В скором времени суматоха на судне усилилась, пространство кают заполнили пассажиры и сундуки и коробки пассажиров третьего класса, помимо корзин с вином и фруктами для капитана.
Наконец, мы отдали швартовы, и отошли на рейд, где бросили якорь и подняли сигнал к отплытию. Любая вещь, казалось, была на борту, кроме команды, её члены через несколько часов после этого оторвались от берега, один за другим, в белодонных лодках, выгнувшись дугой, откинувшись назад и приосанившись, как лорды, явно демонстрируя большое самодовольство, они чувствовали, что заставили ждать целое судно ради их светлостей.
«Да, да, – бормотал старший помощник, пока они выбирались из лодок и расхаживали на палубе, – сейчас – ваша очередь, но в ближайшее время будет моя. Отклоняйтесь от курса, пока можете, мои сердечные, я же совершу отклонение от курса после подъёма якоря».
Некоторые из матросов были очень пьяны, и один из них, не воспринимающий своего начальника, был ими унесён вниз и свален на койку. И два других матроса, как только появились, так же немедленно спустились вниз, чтобы, выспавшись, избавиться от паров своего напитка.
Наконец, всей команде, что была на борту от носа до кормы, было приказано идти ужинать – приказ, от которого моё сердце с восхищением подпрыгнуло из-за того, что в данный момент мой долгий пост будет прерван. Но, впрочем, матросы, с избытком вкусившие на берегу еды и выпивки, на сей раз не прикоснулись к солёной говядине и картофелю, которые темнокожий повар передал на бак, и хотя всё это было пре доставлено мне, я, к своему удивлению, обнаружил, что смог съесть немного или совсем ничего: в тот момент я чувствовал себя лишь смертельно уставшим, но не голодным.
Глава VII
Он выходит в море
и чувствует себя очень плохо
Всё, наконец, было готово, штурман попал на борт, и всё вокруг взывало к поднятию якоря. Пока я делал свою работу, я не мог не заметить, как выглядели измученные матросы и как они страдали от этого силового упражнения после потрясающего разгула, в котором они участвовали на берегу. Но скоро я узнал, что матросы не сожалели о таких вещах, но прилагали максимум усилий, чтобы казаться всем живыми и сердечными, хотя для многих из них это было довольно тяжело.
Якорь был поднят, паровой буксир с внушительным именем «Геркулес» подхватил нас, и мы пошли вдоль длинной погрузочной линии, причалов и складов, округлого зелёного южного мыса острова, где находилась Батарея, прошли Губернаторский остров и встали справа по направлению к теснине. Моё сердце будто стало свинцовым, и лишь Богу было известно, насколько плохо я себя чувствовал, но тогда у меня было много работы, которая удерживала мои мысли от появления у меня чего-то худшего.
И я всё это время пытался думать, что иду в Англию, и что за грядущие долгие месяцы я должен буду реально побывать там и вернуться домой, рассказав о моих приключениях моим братьям и сёстрам, и с каким восхищением они будут слушать, и как потом они будут смотреть на меня и с почтением внимать моим рассказам, и что даже мой старший брат будет вынужден смотреть на меня с большим интересом, как на пересёкшего Атлантический океан, чего он никогда не делал, и не было никакой вероятности, что сделал бы.
С такими мыслями, как эти, я пытался отвлечься от своей печали, но это вообще не получалось, поскольку шёл всего лишь первый день путешествия, и много недель, нет, целых несколько месяцев должны были пройти, прежде чем путешествие подошло бы к концу; и кто мог сказать, что может произойти со мной, ведь когда я смотрел на высокие, головокружительные мачты, то думал о том, как часто я должен лазить по ним вверх и вниз, и думал, конечно же, о том, что в тот или иной некий несчастливый день я, конечно же, упаду за борт и утону. И затем я подумал о том, как лягу на морском дне, совершенно один, под большими волнами, катящимися надо мной, и никто во всем мире не узнает, где я лежу. И я подумал о том, насколько лучше и слаще быть похороненным под красивой оградой, которая отделяла южную солнечную сторону нашего деревенского кладбища, где каждое воскресенье я привык бродить днём после обедни; и мне было почти жаль, что я не лежал там сейчас, да, мёртвым и похороненным на том кладбище. Всё время мои глаза были переполнены слезами, и я продолжал задерживать дыхание, с трудом проглатывая рыдания, поскольку действительно не мог сдержать чувств, которыми был охвачен, и, несомненно, любой мальчишка в мире чувствовал бы себя так же, как и я тогда.