Глава XXVIII
Он идёт ужинать под вывеской
с изображением Балтиморского клипера
Днём наш лоцман продолжал отдавать множество приказов, мы с усилием подняли якорь и после растяжек, подтяжек и запирания других судов протиснулись через затвор в момент прилива и к темноте преуспели в том, чтобы дойти до места в Принцевом доке. Затем буксирные и остальные тросы смотали и членам команды приказали высадиться на берег, выбирать себе пансион и садиться ужинать.
Здесь стоит упомянуть, что вследствие строгой, но необходимой инструкции Ливерпульских доков никаких огней на судах, как и внутри судов разводить не позволяют, и, следовательно, если матросы планируют ночевать на баке, то они всё же должны будут получать свою еду на берегу или жить на холодном картофеле. К американским торговым судам применяется прежний план, судовладельцы, конечно, платят землевладельцам по счёту, который, при многочисленной команде, остающейся в Ливерпуле больше чем на шесть недель, как наша команда с «Горца», не достигает значительной величины в расходах путешествия. Другие суда, однако, – экономные голландцы и датчане, например, а иногда и благоразумные шотландцы, – кормят своих просмолённых неудачников в доке той же самой едой, которую они дают им в море, доставляя свои просоленные отбросы на берег для приготовления, что, действительно, совсем не лечит цингу, а само по себе очень часто цингу и вызывает. Скупость, подобная этой, вызывает неизмеримое презрение у экипажей нью-йоркских судов, которые после подобного угощения несутся вскачь от своих капитанов.
Было довольно темно, когда все мы спрыгнули на берег, и я впервые почувствовал частицы пыли знаменитой британской почвы, проникшей в мои глаза и лёгкие. Что касается ходьбы по ней, то тут я разницы не почувствовал, поскольку мы шагали по хорошо проложенным и размеченным улицам, и у меня уже не было такой возможности некоторое время спустя, когда я уходил вглубь страны, а тогда я действительно увидел Англию и нюхнул её бессмертного суглинка – но только тогда.
Джексон привёл фургон и после остановки в таверне повёл нас вверх по улице и вниз, пока, наконец, не привёл к узкому переулку, заполненному пансионами, винными погребами и матросами. Здесь мы остановились перед изображением Балтиморского клипера, обрамлённого с одной стороны позолоченной гроздью винограда и бутылкой, а с другой – британским единорогом и американским орлом, лежащими рядом друг с другом, как лев и ягнёнок в «Декларации тысячелетия», – весьма благоразумный и изящный приём, тонко показывающий смысл умиротворения американских матросов в английским пансионе, никоим образом не умаляя честь и достоинство Англии, но ставя эти две страны воистину наравне.
Около единорога располагалось очень мелкое животное, которое сначала я принял за молодого единорога, но оно походило больше на годовалого льва. Оно держало на весу одну лапу, как будто в ней была заноза, а на его голове была своеобразная корзина с ручкой или низкая шляпа без полей. Я спросил стоящего матроса, что это за животное, когда, поглядев на меня с усмешкой, он ответил: «Да разве, мальчик, ты не знаешь, что это означает? Это – молодой осёл, ковыляющий прочь из небольшой каюты с кружкой жаркого из риса и рыбы».
Хотя это был английский пансион, но его содержал увечный американский моряк, некий Денби, развратный, пустой малый, который женился на прекрасной английской женщине и теперь жил на её доходы, и леди, а не матрос, как рассказывали, была главой заведения.
Она была здоровой, красивой дамой приблизительно сорока лет от роду, и среди моряков была известна под именем «Красивая Мэри». Но хотя из-за распущенного характера своего супруга Мэри стала деловым персонажем дома, закупающим продукты, осматривающим столы и проводящим все наиболее важные работы, она ни в коем случае не была амазонкой для своего мужа, исполняя действительно мужскую роль в других делах. Но скажу более: жаль, что бедная Мэри, казалось, была слишком сильно привязана к Денби вместо того, чтобы стремиться управлять им как фурия. Она часто ходила по своему дому с горькими слезами на глазах, когда после пьяных припадков этот озверевший муж бил её. Матросы сочувствовали ей и много раз добровольно предлагали вздуть его у неё на виду, но Мэри просила их так не делать, поскольку надеялась, что Денби, несомненно, в следующий раз будет хорошим мальчиком.