Но оказалось, что к этому нет никаких вероятных предпосылок, пока столь отвратительное препятствие стояло у нас на пути. Когда мы входили в проход, он смотрел на нас с боку, готовясь завлекать всех гостей.
Это был гротескная, старомодная, построенная в виде замка караульная будка, сделанная из дерева дымчатого цвета, с потёртым фасадом, который поднимался как опускная решётка. И здесь этот Денби сидел с утра до вечера, и когда клиентов становилось меньше, покровительствовал своему собственному пиву самостоятельно, заливая в себя кружку за кружкой, как будто взял на себя обязанность одной из собственных четвертных бочек.
Иногда, однако, приходил его старый близкий друг, некий Боб Стилл, и тогда оба они занимали караульную будку вместе со своим пивным пойлом. Этот собутыльник Денби был толст, как ломовая лошадь, и имел круглую, гладкую, жирную голову, мигающие глаза и влажные красные щеки. Он любил зычно горланить пивные песни и со своей кружкой, зажатой в руке, наклоняясь и высовывая большую часть своего тела из караульной будки, напевал:
Или это:
Увы! Щедрая Мэри. Что поможет всем твоим частым слезам и противостоянию неисправимому Денби, пока этот пивоваренный завод, пьяница Боб Стилл, ежедневно затмевает твой порог своим широким животом и возводит себя на престол в караульной будке, деля власть с вашим супругом?
Чем больше бездельник Боб пьёт, тем больше он толстеет, и столько же песен выливается из него, сколько вливается пива, согласно известному принципу, что воздух в сосуде перемещается и удаляется при повышении в нем уровня жидкости.
Но что касается Денби, то несчастный янки грустит от хорошего настроения и сохнет при каждом глотке живительного пива, которое он усваивает. Это просто и показательно, что много пива нехорошо для янки и действует на него иначе, чем на британца: пиво нужно пить в тумане и в дождь.
Войдя под вывеску с клипером, Джексон сопроводил нас в небольшую комнату по одной стороне, и вскоре Красивая Мэри любезно встречала нас и принимала комплименты от нескольких старых гостей из нашей команды. Потом она исчезла, чтобы приготовить наш ужин. Пока мои товарищи по плаванию были заняты пьянством и разговорами со своими многочисленными старыми знакомыми из района, что скапливались у дверей, я остался один в небольшой комнате в глубоком размышлении насчёт того факта, что я теперь сижу на английской скамье под английской крышей в английской таверне, являясь неотъемлемой частью английской империи. Это был спорный факт, но тем не менее верный.
Я исследовал место повнимательней: это была длинная, узкая, маленькая комната с одним маленьким арочным окном с красными занавесками, выходящим на дымный, неопрятный двор, огороженный тёмной кирпичной стеной, верх которой был покрыт ужасными осколками старых разбитых бутылок, утопленных в растворе.
Унылая лампа качалась наверху, помещённая в деревянную посудину, привязанную к потолку. Стены были оклеены газетами, сообщавшими о бесконечной череде судов всех стран, всё время проплывающих мимо этой квартиры. В качестве иллюстрации, прилагаемой к одному из этих судов, на противоположной стене была повешена карта, представлявшая выцветшие флаги всех стран. С улицы доносился смешанный шум, состоящий из пения баллад, крика на женщин, младенцев и пьяных матросов.
И это – Англия?
Но где старые аббатства и йоркские церкви, и лорд-мэры, и коронации, и майские деревья, и охотники на лис, и Дерби, и герцоги и герцогини, и граф д’Орсэ, которого после всех моих чтений я привык связывать с Англией? Нет, не было заметно даже самого отдалённого их проблеска.
Увы! Веллингборо, подумал я, боюсь, что хоть ты и находишься здесь, но твой шанс посмотреть достопримечательности невелик. Ты всего лишь бедный юнга, и королева не собирается посылать депутацию дворян, чтобы пригласить тебя в собор Святого Иакова.