Другой прохожий остановил меня, чтобы узнать, не иду ли я охотиться на лис, и один из полисменов дока, размещавшийся в воротах, после выглядывания из своей караульной будки – небольшого аккуратного логова, снабжённого скамьями и газетами и кругом обвешанного штормовыми жакетами и промасленными плащами, – выскочил оттуда в великой спешке, как только я появился на улице, загородил мне дорогу и приказал остановиться! Я повиновался. Неуступчиво рассматривая мою внешность, он желал знать, где я получил такую брезентовую шляпу, не способную служить головным убором отставному охотнику на лис. Но я указал на своё судно, которое стояло не очень далеко, и показал своим акцентом, что я – янки, отчего верный исполнитель разрешил мне проходить.
Стоит сказать, что полиция, размещённая в воротах доков, чрезвычайно внимательно следит за выходящими незнакомцами, поскольку на борту судов совершается много краж, и если им представляется шанс увидеть что-либо подозрительное, то исследуют его немилосердно. Поэтому старики, которые покупают «сброшенное» и мусор с судов, должны вывернуть перед полицией свои сумки наизнанку, прежде чем им позволят выйти за пределы ограды. И часто они готовы обыскать одежду подозрительного с виду субъекта, даже если он будет очень худым человеком с ушитыми и почти незаметными карманами.
Но куда же я пошёл?
Я расскажу. Моим намерением было, во-первых, посетить отель «Риддо», где более тридцати лет назад останавливался мой отец, и затем с картой в руке проследовать по ней через весь город, согласно пунктирам в диаграмме. Таким образом, я бы исполнил сыновнее паломничество в места, на мой взгляд, священные.
Наконец, когда я шёл по Олд Холл-стрит к Лорд-стрит, где согласно моим данным был расположен отель, и когда, вынув мою карту, обнаружил, что Олд Холл-стрит была отмечена там же, где и целое поколение назад пером моего отца, то тысяча любящих, нежных чувств закружилась вокруг моего сердца.
Да, по этой самой улице, подумал я, нет, по этому мощёному тротуару ходил мой отец. И когда я почти заплакал, окинув взглядом свою жалкую одежду, то заметил, что люди обратили на меня внимание: мужчины с удивлением взирали на гротескного молодого иностранца, а пожилые леди в шляпах из бобра и оборок немного замедляли шаг, чтобы держаться от меня подальше.
Мой отец, должно быть, появлялся как-то по-другому, возможно, в синем пальто, блестящем жилете и парусиновых ботинках. И он никак не думал, что сын его когда-нибудь посетит Ливерпуль как бедный одинокий юнга. Но в ту пору я ещё не родился, нет: когда он ходил по этому тротуару, меня не было и в помине, я не был включён в летопись Вселенной. Мой собственный отец тогда не знал обо мне и никогда меня не видел и не слышал или же только мечтал. И эта мысль ставила передо мной маленький вопрос: ведь если у моего собственного родителя ни разу не промелькнула мысль о моём посещении города в прошлом, то как она потом смогла появиться у меня? «Бедный, бедный Веллингборо! – подумал я. – Несчастный мальчик! Ты действительно одинок и несчастен. Ты блуждаешь здесь, как странник в чужом городе, и много думаешь о том, что твой отец был здесь до тебя, но переживаешь от того, что он тогда не знал тебя и не заботился о тебе».
Но, рассеяв эти мрачные размышления, насколько это оказалось возможным, я поспешил своей дорогой, пока я не добрался до Чепел-стрит, которую и пересёк, и затем, пройдя под монастырского вида каменной аркой, чей мрак и узость восхитили меня и наполнили мою американскую душу романтичными мыслями о старом аббатстве и церкви, оказался на прекрасной Площади Менял.
Там, прислонясь к колоннаде, я вынул свою карту и проследил путь моего отца прямо через Чепел-стрит и фактически через саму арку за моей спиной, к мощёному квадрату, где я и стоял.
Настолько ярким было теперь впечатление от того, что он был здесь, и настолько узким проход, из которого я появился, что я испытал желание продолжать путь, наверстав упущенное обходом прилегающей Ратуши в начале Крепостной улицы. Но вскоре я остыл, вспомнив, что он прибыл к назначенному месту, не ища никакого сына в тогдашнем мире. И затем я подумал обо всём, что, должно быть, происходило с ним, когда он шагал через эту арку. С какими испытаниями и проблемами он столкнулся, как его трепало множество штормов и бедствий, и как, наконец, он умер банкротом. Я осмотрел свою собственную жалкую одежду и приложил множество усилий, чтобы удержаться от слёз.