Оказалось, в этом месте первоначально находился бассейн, у которого город одолжил часть своего имени и который первоначально был окружён большей частью старых поселений, и этот бассейн оставался внутри «Старого дока» для стоянки торговых судов, но несколько лет назад был засыпан и предоставил место для стоявшей передо мной таможни.
Теперь я рассматривал пятно, чувствуя себя немного сродни восточному путешественнику, стоящему на краю Мёртвого моря. Казалось, что гибели Гоморры не случилось, и озеро превратилось в существующий камень и раствор.
Ну, хорошо, Веллингборо, решил я, ты должен положить книгу в свой карман и, оказавшись дома, отнести её Обществу антикваров, а это отсюда в нескольких тысячах с лишним лиг и фарлонгов в лучшем случае. Чувствуешь запах этого старого сафьянового переплёта, Веллингборо? Не запах ли это мумий? Не напоминает ли он тебе о Хеопсе и катакомбах? Я говорю тебе, что книга была написана до утерянных книг «Жития» и является кузиной той безвозвратно ушедшей книге, называемой «Войны Господа», как сказано Моисеем в «Пятикнижии». Подними её, Веллингборо, подними её, мой дорогой друг, и после этого суй свой нос по всему Ливерпулю – она будет держать тебя, несмотря ни на что, и да будут грот-мачта твоего судна и шпиль святого Георгия твоими ориентирами.
Нет! И я снова нежно потёр его обложку и аккуратно приложил свободный лист: нет, нет, я пока не брошу тебя. Вперёд, старый Сафьян! И направь мой взгляд, привязав его к почтенному аббатству Беркенхед, и позволь этим нетерпеливым глазам созерцать особняк, когда-то занятый старыми графами Дерби!
Ведь книга рассуждала об обоих местах и говорила, что аббатство находится на Чеширском берегу, полностью видимо с Ланкаширской стороны и покрыто плющом и великолепным мхом! И о том, что дом благородных Дерби стал теперь общегородской тюрьмой и что это обстоятельство было полно предложений и исполнено мудростью!
Но увы! Я так никогда и не увидел аббатства, по крайней мере, оно ни разу не оказалось в поле зрения с воды, а что касается графского дома, то я его тоже так не увидел.
Ах-ах и десять раз увы! Я должен был посетить Старую Англию напрасно? В стране Томаса Беккета и отважного Джона Гентского не заметить ни малейшего фрагмента монастыря или замка? Неужели во всей Британской империи нет ничего, кроме этих закопчённых рядов старых магазинов и складов? Разве Ливерпуль – это печь для обжига? Да ведь ни одно здание здесь не выглядит столь же древним, как старый особняк с фронтоном моего дедушки по материнской линии, чьи кирпичи были привезены из Голландии задолго до войны за независимость! Это обман, одурачивание, мошенничество, мистификация! Это хвастовство, Англия не более старая, чем штат Нью-Йорк: если это не так, то покажите мне доказательства – предоставьте оправдания.
Где башня Юлия Цезаря? Где римская стена? Покажите мне Стоунхендж!
Но, Веллингборо, я выразил протест самому себе, ты находишься всего лишь в Ливерпуле, античные памятники лежат на севере, юге, востоке и к западу от тебя, а ты всего лишь юнга, и ты не можешь быть великим путешественником и посещать памятники старины в такой нелепой охотничьей куртке, как твоя. Действительно, не можешь, мой мальчик.
Правда, правда – так оно и есть. Я не путешественник, которым был мой отец. Я всего лишь перевозчик через Атлантику.
После утомительной дневной прогулки я, наконец, достиг к ужину ориентиров «Балтиморского клипера», и Красивая Мэри налила мне полную чашку чая, в которой со временем я утопил всю свою меланхолию.
Глава XXX II
Доки
Больше шести недель стоял «Горец» в Принцевом доке, и в течение всего этого времени, помимо наблюдений за всем, что непосредственно меня окружало, я устроил себе множество экскурсий в соседние доки, поскольку никогда не уставал ими восхищаться.
Раньше я видел только несчастные деревянные причалы и грубые, неуклюжие пирсы Нью-Йорка, но вид здешних мощных доков наполнил мой молодой ум удивлением и восхищением. В Нью-Йорке, что и говорить, я не мог не остаться поражённым длиной погрузочной линии и смешанной чащей мачт вдоль Ист-Ривер, хотя моё восхищение весьма резко осадили кривые, неприглядные причалы, которые, я уверен, стали упрёком и позором для города, который их терпит.