Атмосфера этого места для меня уже стала слишком тяжёлой, но я стоял, оценивая ситуацию, смогу ли я вытащить их из хранилища. Но если бы и вытащил, то что тогда? Они бы только погибли на улице, а здесь они были по крайней мере защищены от дождя и более того – смогли бы умереть в уединении. Я выполз на улицу и снова посмотрел вниз на них, почти раскаиваясь, что принёс им какую-то еду, поскольку это привело бы лишь к продлению их страданий без какой-либо надежды на дальнейшее облегчение существования: умереть они должны были очень скоро, они слишком далеко отстояли от медицины, способной им помочь. Я едва осознавал, стоило ли признаться самому себе в другой мысли, что пришла мне в голову, но она присутствовала – я чувствовал почти непреодолимый импульс оказать им последнее милосердие, в некотором роде положить конец их ужасной жизни; я думаю, что почти поступил бы так, если б меня не остановили мысли о законе. Поскольку я хорошо знал, что закон, который позволял им погибнуть самостоятельно, не давая ни чашки воды, при необходимости использовал бы тысячу фунтов на обвинение того, кто всего лишь решил бы прервать их бедственное существование.
На следующий день и последующий я трижды проходил мимо хранилища и видел одну и ту же сцену. Девочки, прислонившиеся к женщине по обеим сторонам, и сама склонившая голову женщина со всё ещё сложенными на младенце руками. В первый вечер я не увидел хлеба, который я сбросил с утра, но на второй вечер брошенный утром хлеб остался нетронутым. Третьим утром запах, исходящий из хранилища, был таким, что я обратился к тому же самому полицейскому, к которому обращался прежде, патрулировавшему ту же самую улицу, и сказал ему, что люди, о которых я говорил с ним, уже мертвы, и их нужно увезти. Он посмотрел так, как будто не поверил мне, и повторил, что это не его улица.
Когда я на своём пути к судну достиг доков, то вошёл в помещение охраны, расположенное в его стенах, и попросил встречи с одним из капитанов, которому и рассказал эту историю. На это он ответил, что полиция в доках и в городе была разной, и у него нет права принимать мои сведения.
Этим утром я уже не мог сделать ничего больше, будучи обязанным отправиться на судно, но в двенадцать часов, когда нужно было идти на обед, поспешил в Ланселот-хэй и там обнаружил, что хранилище опустело. Вместо женщины и детей блестела куча негашёной извести.
Я не мог знать, кто забрал их или куда их отправили, но моей молитве вняли – они были мертвы, увезены и упокоены с миром.
Но я снова изучил пол хранилища и в воображении созерцал бледные съёжившиеся фигуры, всё ещё сидевшие там. Ах! Что есть наше кредо, и как мы надеемся спастись? Расскажи мне, о Библия, снова историю Лазаря, чтобы я смог найти силу в своём сердце для поддержки бедных и несчастных. Ведь если мы окружены нашими собственными желаниями и несчастиями наших ближних, но предрасположены потакать нашими собственным страстям, не внемля чужим страданиям, то разве мы не те люди, что сидят рядом с трупами и веселятся в доме мёртвых?
Глава XXXVIII
Попрошайки у стен доков
Я мог бы рассказать о чём-нибудь другом, что случилось со мной в течение этих шести недель и более, пока я оставался в Ливерпуле, часто посещая подвалы, сливы и лачуги в нищенских переулках и дворах около реки. Но говорить о них – это пересказывать историю по-новому, поэтому я возвращаюсь в доки.
Упомянутые старухи, выбирающие грязные кусочки хлопка из связки, остающейся от опустошённой партии, принадлежали к тому же самому классу существ, которые во все дневные часы присутствует в стенах дока, ещё и ещё раз сгребая кучи мусора, выносимого на берег в процессе разгрузки.
Поскольку было запрещено что-либо бросать за борт, даже верёвочную нить, и поскольку этот закон очень отличается от подобных законов в Нью-Йорке, то это правило твёрдо проводится в жизнь владельцами дока; и, кроме того, сразу после разгрузки судна остаётся большое количество грязи и кучки бесполезной связки и упаковки, и доля мусора, скапливающегося в предназначенных для этого местах внутри стен, чрезвычайно велика и постоянно растёт из-за новых поступлений с каждого судна, разгружающегося на причалах.