Вы сможете увидеть на этих зловонных кучах множество изодранных бедолаг, вооружённых старыми граблями и железными щипцами, копающихся в грязи и сматывающих такое количество верёвочной пряжи, как будто это моток шёлковой пряжи. Их добыча тем не менее оказывается совсем невелика, поскольку одна из незапамятных льгот второго помощника торгового судна – это сбор и продажа с выгодой для себя всего признанного негодным «старого барахла» с судна, которое ему уже принадлежит, и он обычно уделяет много внимания выносимым на берег мусорным вёдрам, в которых должно оказаться как можно меньше верёвочной пряжи.
Точно так же повар хранит все ненужные кусочки свиной кожи и говяжьего жира, которые он продаёт со значительной выгодой, за шесть месяцев путешествия часто выручая тридцать или сорок долларов от продажи, а на больших судах и того больше. Можно легко предположить, до какого отчаяния были доведены эти мусорные сборщики, чтобы рыться в кучах заранее отсортированного мусора.
И при этом нельзя не упомнить исключительную нищету, царящую на улицах, часто посещаемых матросами и отдельно написать о примечательной армии нищих, которые окружают доки в особые дневные часы.
В двенадцать часов из ворот дока на обед в город толпами выходят команды сотен и сотен судов. Этот час используется множеством нищих для того, чтобы выстроиться напротив выходов за пределы стен, в то время как другие встают на бордюрный камень, чтобы вызвать жалость у моряков. В первый раз, когда я прошёл через этот длинный переулок из нищих, мне трудно было представить, что такое множество страданий может показать какой-нибудь ещё город в мире.
Любое желаемое разнообразие страданий предстаёт здесь перед глазами, и все бедствия представлены здесь своими жертвами. Но по своей природе секреты и хитрости профессиональных нищих, желающих завершить эту картину всем, что постыдно для цивилизации и человечества, чудесны и почти невероятны.
Старухи, почти мумии, высыхающие от медленного голодания и прожитых лет, молодые девочки, неизлечимо больные, место которым в больнице, крепкие мужчины с тоской висельника в глазах и скулящей ложью в устах, маленькие мальчики с ввалившимися глазами и немощные и юные матери, держащие маленьких младенцев под ярким светом солнца, создавали основные особенности сцены.
Но это были разносторонне развитые случаи определённого страдания, увечья или искусства в привлечении милосердия, которые для меня, по крайней мере, кто никогда не видел таких вещей прежде, казались степенью последней, необычайной и чудовищной.
Я помню одного калеку, молодого человека, вполне прилично одетого, который сидел, съёжившись, напротив стены, держа раскрашенную дощечку на коленях. Это картинка изображала его самого, попавшего в механизмы на некой фабрике и провёрнутого через шпиндели и винтики со своими его конечностями, теперь искорёженными и кровавыми. Этот человек ничего не говорил, а тихо сидел, показывая свою табличку. За ним, прислоняясь к вертикальной стене, стоял высокий, бледный человек, с белой повязкой на лбу и бледным, как у трупа, лицом. Он тоже ничего не говорил, но одним пальцем молчаливо указывал вниз на облезлую квадратную табличку у своих ног, аккуратно ими поддерживаемую, на синем фоне которой мелом было выведено:
Я не ел три дня,
моя жена и дети умирают.
Далее лежал человек с одним рукавом на своём рваном снятом пальто, показывая неприглядную рану, над которой находилась этикетка с некой надписью.
В некоторых местах в промежутках между множеством трапов вся линия, выложенная плитами непосредственно у подножия стены, была полностью покрыта табличками, и перед ними в молчании стояли нищие.
Но поскольку вы проходите мимо этих ужасных описаний в час, предназначенный для прохода тысяч и тысяч путешественников, то вас не оставляют без настоятельных прошений более проворные и беззастенчивые претенденты на благотворительность. Они окружают вас по бокам, хватают вас за пальто, держат и следуют за вами дальше, и ради небес, и ради Бога, и ради Христа выпрашивают хотя бы полпенни. Если вы дольше, чем нужно, задержите ваш взгляд на одном из них, даже на мгновение, это воспринимается молниеносно, и человек никогда не оставит вас, пока вы не свернёте на другую улицу или не удовлетворите его просьбу. Так, по крайней мере, дело обстояло с матросами, хотя я замечал, что нищие обращались к горожанам по-другому.