– Ага, за пару часов до заката. Сказал, что идёт в Уэнатчи. Спросил, нет ли у меня лошадей на продажу. – Он прищурил один глаз и вопросительно на меня глянул. – Готов поклясться, что видел среди них твою индейскую кобылку, Джозеф. Она ж у тебя рыже-пегая?
Я стиснул зубы и кивнул.
– Да, сэр. Мистер Гриссом… – Я осёкся, чтобы обуздать свой гнев и подобрать более приличные выражения. – Мистер Гриссом продал Сару без моего ведома, и я намерен догнать мистера Бишопа, чтобы выкупить её обратно.
У мистера Джеймсона желваки вздулись от злости.
– Продал? Этот старый пень продал твою лошадь?
– Да, сэр. Только я уверен, что успею найти мистера Бишопа в Уэнатчи и к обеду покончу с этим делом.
– Что ж. М-м-да. Надеюсь, так всё и будет, Джозеф.
– Спасибо, сэр. Ну, мне пора.
Я уже собирался уйти, но одна навязчивая мысль, всё утро вертевшаяся в голове, остановила меня. Запустив руку в сумку, я вытащил оттуда папин револьвер и протянул мистеру Джеймсону рукоятью вперёд.
– Можете передать это мистеру Гриссому, когда в следующий раз его увидите, сэр?
– Это разве не папани твоего ствол?
– Его, сэр. Ну, был его. Так что я решил, что он мой по праву, но… Теперь, кажется, передумал. Папа сказал, что все наши припасы и всё наше добро отойдут мистеру Гриссому, если он меня приютит. Наверное, он и револьвер имел в виду.
Я встретился взглядом с мистером Джеймсоном, стараясь не думать о папиной смерти и о том, что мне тогда пришлось услышать и увидеть. Иногда эти звуки и образы сами вторгались в моё сознание, и тогда становилось тяжело удержать себя в руках.
Я этот кошмарный день никогда не забуду. Помню, как повозка дёрнулась и перевернулась, как скатилась с того холма, как придавила папу. Он умирал на моих глазах, а я сидел рядом и ничего не мог сделать, не мог позвать врача. У папы по щекам текли слёзы, и он всё шептал хрипло: «Прости, сынок. Прости». Мистер Гриссом тогда как раз возвращался в свою жалкую хижину и проходил мимо. Надо отдать ему должное, он и правда пытался нам помочь. Только ясно было, что тут уже ничем не поможешь. Папа, собрав последние силы, стал умолять мистера Гриссома обо мне позаботиться и пообещал ему за это всё наше хозяйство. Я покачал головой, чтобы отогнать призраков прошлого.
Мистер Джеймсон выглядел сердитым, но я знал, что сердится он не на меня.
– Нет, сынок. Есть кое-что, что мне хотелось бы передать мистеру Гриссому, но уж никак не револьвер твоего папы. Он твой, Джозеф. Был папин, а теперь твой, всё по справедливости. Да и не сказал бы я, что этот пёс о тебе заботился… скорее, использовал.
Он сощурился и понизил голос:
– Послушай, сынок. Ствол тебе ещё пригодится. Мистер Бишоп спешил и к тому же ехал верхом. Вполне возможно, придётся гнаться за ним через горы. А там и медведи живут, и гремучие змеи. А тебе сколько – вроде двенадцать?
– В феврале исполнится тринадцать, сэр. Я вам не ребёнок.
Мистер Джеймсон кивнул.
– Пожалуй. Но ещё и не мужчина, согласись, а люди у нас в стране всякие встречаются, и не все из них, скажем так, приветливые. – Он вложил мне в руки мой револьвер. – Бери и ни о чём не думай. Твой папа наверняка хотел бы, чтобы он был у тебя.
Эти слова меня зацепили. Я закусил губу и спрятал оружие обратно в сумку.
– А теперь слушай, – продолжил мистер Джеймсон, – ты там поосторожнее с этим парнем, Эзрой Бишопом. Неприятный он человек, и слава о нём идёт дурная. Будь начеку и ни цента ему не давай, пока он тебе не передаст уздечку твоей кобылки.
– Да, сэр. Хорошо.
– Погоди-ка секунду. – Мистер Джеймсон зашёл в свою хижину и вернулся с небольшим узелком из носового платка. – Тут две оладьи и кусок засоленной свинины. Поешь в дороге.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но он махнул на меня рукой.
– И не думай перечить. Я тебя голодного не отпущу.
– Спасибо вам, сэр, я очень…
– Знаю-знаю. А теперь ступай. Путь-то неблизкий.
Не успел я отойти и на пару шагов, как он меня окликнул:
– Она тебя, к слову, бросать не хотела.
– Что, сэр?
– Кобылка твоя. Как её звать?
– Сара, – ответил я, останавливаясь.
– Ага. Так вот, она всю дорогу брыкалась, натягивала верёвку – пыталась вырваться и к тебе убежать. Никогда не видел, чтобы лошадь, которую продали, так сопротивлялась. Бесилась, как дьяволица.
Его последние слова повисли в воздухе, и я почувствовал, что за ними скрывается что-то ещё. Как будто он хотел о чём-то мне сказать, но не решался. Я стиснул кулаки.
– Он её хлестал? – Голос у меня был холодный и жёсткий, как сталь на морозе. – Он хлестал мою лошадь, мистер Джеймсон?