Легонько тюкаю лидера рукояткой по затылку, приводя в состояние «грогги», снимаю «пушку» с предохранителя и приглашаю его приятелей:
— На пол! — сопровождая просьбу красноречивым жестом.
Боковым зрением улавливаю какое-то движение — похоже, не все восприняли меня серьезно, но дабы не повторять ошибок верзилы, по-прежнему отдыхающего на полу, сначала стреляю, потом анализирую реакцию. Вскрик! — непослушный роняет внушительный самопал и падает следом: похоже, пуля раздробила ему кисть руки, у парня болевой шок.
Вроде поняли, что шутить я не намерен. Так что сажусь тихонько в уголок и наблюдаю за «подзащитными». Насчет того, что в милицию уже сообщено, не сомневаюсь, — или я ничего не понимаю в метрдотелях, официантах и оперативной работе «угро».
«Коляска» подкатила через пару минут. Городок-то небольшой.
Ствол укороченного «акаэма», собака — все как полагается. Я же сижу паинькой — «пушка» на другом конце стола, стволом ко мне, обойма — рядом, руки на столе — ладонями вниз. Подъезжают еще две машины — тормозят лихо, с визгом.
Появляется Кузьмич — в белоснежной форменной рубахе, заправленной в брюки. У Кузьмича два бзи-ка: по три раза на день менять сорочки (он предпочитает белые) и не носить положенного по форме головного убора — наверное, чтобы не отдавать чести никакому начальству. Тогда погоны на его плечах были еще майорские.
С полминуты он стоит в дверях, оглядывая зал: оценка ситуации. Потом обращается к старлею:
— Ты это… чтобы все по форме.
— Есть, — козыряет старлей.
А Кузьмич направляется ко мне. Сгребает со стола пистолет, обойму, и они исчезают в безразмерных карманах штанов, похожих больше на казацкие шаровары.
Берет стул и садится напротив.
За его спиной уже работают. Парнишки закованы в «кандалы» — руки назад, без баловства, — одного за другим их уводят. Оперативники в штатском занимаются свидетелями. И тут я вижу девушку — длинные каштановые волосы, легкое платьице до колен. Где были мои глаза! Мысль, что она со спутником, приходит в голову позже…
— Ты это… документы… — выводит меня из мечтательности голос Кузьмича.
— С собой нет. Дома.
— Где — дома?
— Здесь, в Приморске.
— Ты местный?
— Наполовину. Домик купил.
— Где?
— На Зеленой.
— У Асланбея?
— Да.
— Не похож ты на шахтера.
— Шахтер дом купил, я — летний домик. На самом берегу.
— А-а. Фамилия?
— Дронов. Олег Владимирович.
— По профессии кто? Хотел бы я сам это знать!
— Преподаватель. — (Ну не моряк же!) Кузьмич усмехается, достает из кармана портсигар, оттуда — окурок сигары, прикуривает, пыхает ароматным дымом.
— Поехали. Только ты это… Без баловства. Майору я, видимо, понравился.
Поскольку в райотдел меня доставили на его «уазике» (он спереди, а я — с сержантом и собакой — сзади, в клетке), наручников не надевали. Ну а я никогда и не считал, что выгляжу уркой. Заходим в дежурку.
— Ты это…
А я уже выкладываю на стол: деньги, ключи, сигареты, зажигалку. Все. Ни наркотиков, ни ампул с ядом.
Майор смотрит на ключи, потом на меня. Похоже, симпатия у нас взаимная.
Пододвигаю к нему ключи:
— Только документы у Степана Тимофеевича, в доме. Я тут третий день всего, дверь на соплях.
— Сам из Москвы?
— Да.
— Посиди с дежурным. Адрес, родственники… Я это… Матвеев!
— Я!
— Ты это… Займись гражданином. Чтобы все по форме.
— Есть!
— И «пальчики» не забудь. — Глядя на меня, пояснил:
— Для порядку.
— Я это… — произношу в тон Кузьмичу.
— Чего?
— Сигареты.
— Кури.
В два ночи сержант препроводил меня в отдельный «нумер» и удалился, щелкнув замком.
Судя по тому, что Кузьмич не торопился меня навестить, либо он не исповедовал принцип «куй железо, пока горячо», либо я вовсе не железо, а фанерка для этого сыскного волка, а он сейчас «колет» стальных парней, взятых в кабаке «на шару». Убаюканный этим прозорливым видением, я уснул. И видел во сне девушку из ресторана. Только безо всякого платья — выходящую из моря. Обнаженной.
Я проснулся от скрежета ключа в замке и, когда дверь отворилась, был уже бодр и свеж, как голодная черноморская кефаль. Вот только со стороны заметить это было сложно.
— Дронов, на выход!
Кузьмич встретил меня в кабинете, чисто выбритый, в свежей сорочке, сияя золотом погон. Вкусно пахло кофе и сигарами.
На небольшом столе у окна стоял компьютер. Я бросил взгляд на экран — и увидел набранный текст.
— Галя, зайди, — сказал Кузьмич в селектор.
Вошла женщина лет тридцати в лейтенантских погонах.
— Прибери-ка это хозяйство! — Кузьмин кивнул на компьютер.
— А сам чего? — норовисто возразила дама.
— Прибери, я сказал!
— Пожалуйста! — Женщина нажала пару клавиш, вынула дискету. — В сейф?
— Ага. — Кузьмин звякнул ключами, и они исчезли в его безразмерных штанах.
Лейтенантша пошла к двери, соблазнительно двигая крепкими ягодицами, туго обтянутыми форменной юбкой. Мы проводили ее взглядами.
— От, бабы!.. — вроде в сердцах произнес Кузьмич, возвращаясь в привычный образ «камаринского мужика». Судя по всему, своих «внеслужебных» отношений лейте-нантша и майор не скрывали. И в «мужика» это вписывалось. А компьютер — не вписывался. Ладно. Разберемся.
— Кофейку?
— Ага. И бутерброд.
Кузьмич достал огромную чашку, кипятильник, растворимый кофе, сахар.
Пододвинул все это мне вместе с графином:
— По вкусу.
Потом воровато оглянулся на дверь и извлек из шкафа громадный трехэтажный сандвич — с жареным мясом,луком, салом, помидорами и Бог знает с чем еще. К такому не кофе, к такому горилка с перцем в самый раз. Лейтенантше такого не сотворить — не та фактура, или, по-научному, не то видение жизни.
— Гарно зроблено, — ввернул я по-украински.
— Атож.
Кузьмич подождал, пока я насыщался, деликатно прихлебывая пустой кофеек.
Потом сказал:
— Рассказывай.
Я изложил свою версию событий. Кузьмич кивал.
Раскладку на меня он, надо думать, уже получил. Умный, русский, беспартийный, в меру пьющий, разведен. Хорошая считалочка получается. Дальше: не был, не состоял, не привлекался, не участвовал, не служил (что и подтверждается военным билетом, согласно которому я рядовой, состав — солдаты, не служил). О том, как я бороздил просторы Мирового океана, знает такой узкий круг ограниченных лиц, что ограниченнее не бывает. Я не прохожу ни в одном компьютере ни одного ведомства; правда, это не значит, что какой-нибудь ретивец на свой страх и риск не завел на меня папочку, — но что в ней? Слезы… Все «бумаги» вместе с дорогой моему сердцу формой и кортиком укрыты в несгораемом ящике, который сам спалит в прах собственные внутренности, ежели к нему намылится любой другой человек, кроме единственного имеющего доступ.
Ну а трудовой стаж — в зеленой книжице, как у прочих трудящихся. К тому же я — кандидат наук. Исторических. Это — без балды. Может, теперь, пока не у дел, докторскую тиснуть? В свете новых веяний, так сказать… О войне Украины с Турцией за Крым, к примеру! Что докторская — национальным академиком стану, на серебре есть буду, на золоте пить, и мое славное имя на скрижалях или где там еще…
— Учитель, говоришь?
— Преподаватель, — скромно поправляю я. Называть себя ученым еще не привык — несмотря на большие творческие планы.