– Если б я снимал кино, позвал бы тебя непременно, – сказал я.
– На роль Сары Коннор? – спросила Женя, улыбнувшись совсем не по-терминаторски.
Я отрицательно качнул головой.
– На роль Кити в «Анне Карениной».
– Спасибо, – ответила она, – чудесная девушка… но, боюсь, тридцать лет многовато для неё.
– Больше двадцати бы не дал, – вмешался рыжебородый Даниил, и я кивнул, хотя на самом деле дал бы ей двадцать четыре.
– Пока ещё нет, – уточнила Женя, – юбилей через полгода.
Она сидела на пенке, вытянув длинные ноги; розовые подошвы с налипшими иголками, песчинками, со свежими вмятинками от камней притягивали взгляд, как солнечные зайчики.
– Не устал? Хочешь, погуляю по твоей спине? – предложила она. – Не бойся, не сломаю, в нормальной жизни я травматолог-ортопед.
– В нормальной… – передразнил босс Игорь. – А здесь тебе ненормальная?
– Здесь космическая, не придирайся.
– Не боюсь, – сказал я, – и не устал, но всё равно погуляй, спасибо. Давно уж по мне никто не гулял.
– Тогда ложись сюда, как раз подержусь за ветку…
Я растянулся на животе, Женя отряхнула ноги, встала на меня и оказалась тяжелее, чем ожидал. Думал, и не почувствую, но тем приятнее вышел сюрприз.
– А ты режиссёр? – спросила Женя сверху. – Или вообще имеешь отношение к кино?
– Нет, я редактор, – ответил я, разглядывая муравьёв, наглухо сцепившихся жвалами.
– Журнала какого-нибудь?
– В издательстве, редактор переводов.
Я мысленно поставил десять тугриков на муравья поменьше. Спорщики повалились на бок, перекувырнулись, затем большой потащил было маленького, но тот уцепился задними и средними ногами за шишку…
– И твою фамилию пишут на обложке? – спросила Соня.
– На последнем листе мелкими буквами.
– Здорово! – сказала Женя. – Значит, книги выпускаешь. Буду знать, к кому обращаться за новинками.
Я думаю, что работа врача куда интереснее и уж несравненно важнее для людей, чем моя, редакторская, их даже рядом поставить нельзя. Но если Женя и в моём деле увидела что-то особенное, достойное восхищения, спорить не буду. И не подумаю даже. Со стороны виднее, мне ли не знать…
Я расцепил муравьёв сосновой иголкой и сдул: одного влево, другого вправо.
– Нет такого редактора, кто не мечтал бы стать Дюма-отцом! – весело сказала Женя. – Я права?
– А?.. Да, несомненно, – отозвался я. – Но ты ведь знаешь, кем был Чехов.
– По-моему, терапевтом?
– Ну, для меня это уже тонкости. Мне главное, что доктор.
– Вот все вы так…
Женя, стоя на моих лопатках, перекатывала вес вперёд-назад и каждый раз, двигаясь к носкам, нажимала большими пальцами на точки у основания шеи, отчего по телу разбегалась электрическая рябь, то тёплая, то прохладная. Ощущение было балдёжное – знаю, что неприличное слово, но другое в голову не идёт.
– Кто ещё хочет, записывайтесь в очередь! – объявила Женя и развернулась поперёк спины. – Не только мужчины, девочек тоже касается!
Рискнуло, кажется, двое.
К вечеру мы добрались до Отрадного озера. Узкий мыс, где мы разбили палатки, был похож на высунутый кончик языка, и в центре его нас ожидала приманка: очаг, обведённый кольцом седых калёных валунов, и четыре бревна, сверху отполированных до тусклого блеска. Я присел на самое толстое, провёл ладонью по окаменевшему боку и нащупал россыпь отверстий, очень похожих на пулевые. Да уж, какие-то секреты хранит это место. Не раз и не два, наверное, этот язык втягивался в лес, забирая с собой доверчивых туристов…
Но если так и случалось, то разве что давно. А теперь здесь был маленький песчаный пляж, над ним росли сосенки, едва заметные среди лилового кипрея, мохнатый вереск в сиреневом цвету, голубичник ростом мне по пояс и ни одного большого дерева. Игорь сказал, что недалеко от нашей стоянки – заброшенный пионерский лагерь, когда-то знаменитый на всю Ленинградскую область. Вода в озере оказалась чистой, в лесу неподалёку от берега мы отыскали полуразваленный забор, и доски пригодились на дрова.