Тем временем Луиджи ждал новый удар. Чумой заболела Марселла и трое ее детей. Казалось, все кончено. Луиджи очень похудел и осунулся за это время. У него потухли глаза и он тяжело переживал беду, обрушившуюся на его семью.
Марселлу с детьми отправили в чумной госпиталь, а ее муж, граф де Кастелли, каким-то чудом не заболевший чумой, остался приглядывать за опустевшим домом.
Луиджи мучился от того, что он не может навестить Марселлу — к ней никого не пускали, да и меня с детьми Луиджи не мог подставить под удар.
Дети Марселлы, к сожалению, умерли один за другим. Хищная чума унесла их, как свою очередную добычу. Марселла же смогла перебороть болезнь, но очень изменилась. Она стала лишь тенью той Марселлы, до чумы, худая, бледная, измученная, она ничего не хотела и ни с кем не общалась, тяжело переживая смерть сестры и детей, которых она так любила. Ее привезли обратно домой, когда стало понятно, что она вне опасности. Но она полностью закрылась от мужа, якобы чтобы его не заразить, а на самом деле — не желая его видеть.
Луиджи слал ей записки одну за другой, но она ему не отвечала. Что-то в ней надломилось, она больше не хотела жить, несмотря на то, что чудом выжила от чумы.
Мне было крайне тяжело видеть и понимать всю ту степень горя, которое охватило семью Луиджи, его самого и его брата Рикардо, который ещё умудрялся как-то заниматься замком и имением.
Мы все погрузились в траур. Я надела чёрное платье и черную вуаль и перестала играть, хотя музыка давала моей душе успокоение. Я очень старалась как могла поддерживать Луиджи и отвлекать его от тягостных мыслей, но это редко удавалось. Он тоже сейчас был во всем черном. Чаще всего он сидел, сложив руки на коленях, и молчал. Редко оживлялся, когда рядом играли дети или когда я обнимала и утешала его. Ещё он нашел цепочку с медальоном, которую ему когда-то подарила Норма и постоянно теребил ее в руках. А где-то там в ещё более ужасном состоянии пребывала его сестра.
Я чувствовала себя беспомощной перед этим горем.
Глава 40
Как и предсказывала Лия, после крысиной эпидемии чума резко пошла на убыль. Люди продолжали соблюдать правила карантина, это им позволяло не заражаться друг от друга. Вообще в других странах было гораздо больше погибших от чумы и она всё ещё продолжала свирепствовать там.
Король не снимал никаких ограничений, пока в больнице не остались практически последние больные и их было. Лекари как могли облегчали их страдания и некоторые пошли-таки на поправку.
На улицах уже не валялись бесхозные трупы, домов практически не сжигали. Стала пробиваться надежда, что на этот раз с чумой справились.
Все, кто участвовал в борьбе с эпидемией, раньше просто валились с ног от чудовищной нагрузки. Теперь же они вздохнули спокойно.
Всего погибло более четверти населения королевства, и это было невероятно много. Почти во все семьи пришла эта трагедия и каждый справлялся с ней, как мог.
Я ухаживала за Луиджи словно за малым ребенком. Гладила его по рукам, часто обнимала, угощала вкусняшками, занимала беседами о чем-то далёком от чумы и смерти, в общем, старалась вовсю, чтобы он поскорее пришел в себя. Первым, на кого он стал реагировать — это на детей, общение и игры с ними. Раньше он сидел рядом безучастный. А теперь понемногу втягивался в их разговоры и забавы. Он снова стал катать их на плечах, например.
Как я радовалась этому! Луиджи был очень чувствительным и конечно, тяжело переживал утрату младшей сестры, племянников и душевную болезнь другой сестры.
Кроме того, он стал радоваться, что болезнь исчезает, что новых жертв практически нет. Он с облегчением понимал, что опасность больше не грозит мне и детям, хотя все равно нас пока никуда не выпускал.
Наконец, в один прекрасный день я осторожно подняла крышку клавесина и стала играть. Мне хотелось в музыке выразить все свои сильнейшие переживания последних недель. Поэтому у меня звучали произведения жалобные, строгие, печальные, но также и полные надежды и любви.
Я и не заметила, что в гостиную вошёл Луиджи с детьми, они опустились на стулья и заслушались, а потом муж долго аплодировал мне, а в глазах его стояли слезы. Ну а дети подбежали и сразу стали просить свои любимые песенки, которые мы потом пели все вчетвером. Это был волшебный вечер. Я видела, как Луиджи оттаял и стал более ласков и внимателен. При этом горе всё ещё сжимало его сердце, но он постепенно стал отвлекаться и на другие дела.
Я стала думать, что можно сделать с его сестрой, Марселлой, и предложила пригласить ее к нам. Там ей даже стены напоминают о свершившейся беде, а тут, со сменой обстановки, она скорее придет в себя.
— Это отличная идея, милая! — обрадовался Луиджи. — Только я прошу тебя, сделай вид, что не замечаешь ее странности.
— Конечно! Я буду общаться как ни в чем не бывало, если она, конечно, позволит общаться с собой. Я слышала, что она не отвечает на вопросы и сама ничего не говорит.
— Да, так и есть. Я не знаю, как на ней скажется присутствие детей, ведь она потеряла всех троих своих. Может быть, ей будет невыносимо их видеть, но может быть и наоборот. В любом случае, я распорядился сделать ее спальню подальше от нашей детской в самой тихой комнате на всякий случай.
Марселла прибыла вечером следующего дня. Слуга завел ее в дом, а горничная проводила до своей спальни и помогла переодеться. Все обращались с ней, словно с большой куклой.
Я обратилась тогда к Лии в записке с вопросом, что можно сделать в этом случае? Может быть у кого-то есть дар лечить такие болезни или какое-то заклинание. Она мне ответила неутешительно: «Это может пройти само собой с течением времени, но может и не пройти до самой смерти. Лекарства здесь бесполезны, магия тоже».
Так что нам оставалось набраться терпения и ждать. Я лихорадочно пыталась вспомнить все, что я знаю о тяжёлой депрессии по своей прошлой жизни, но помнила только, что психиатры дают антидепрессанты и что помогает ещё психотерапия, но здесь, в этом мире, ещё не было ни того, ни другого.
Тем не менее, я стала каждый день приходить к Марселле и рассказывать всякие хорошие новости, на вопросы она не отвечала и реплик никаких не подавала. Обычно она лежала на кровати и смотрела в стену, и это было жутко видеть. Я так ждала от нее хоть проблеска интереса! Не без страха я рассказала, что Луиджи регулярно приходит на могилу Нормы в семейном склепе, хотя в ней не было ее тела, его сожгли, как и все предметы, связанные с ней, которые она брала в руки. Но Марселла была безучастна ко всему.
Физически она уже окрепла, на щеках даже появился румянец, хотя ела она очень мало. Когда сняли наконец все ограничения, связанные с чумой, я выводила ее на улицу, но чаще мы с ней гуляли в нашем саду.
Она спокойно реагировала на моих детей, а вот Леон и Марта ее побаивались, они считали, что она заколдована злым волшебником и надо ее расколдовать. Жаль, что никакая магия не могла этого сделать.
А в королевстве жизнь постепенно восстановилась. Снова стала бойкой торговля самыми разными вещами и услугами, вновь корабли приплывали в наш порт, в кабачках сидело полно народу, по улицам снова стали гулять люди и даже устраивались празднества. Люди после стольких месяцев ожидания смерти снова хотели жить полной жизнью.
В честь победы над чумой всем причастным — лекарям, Саманте, Себастьяно и Паоле — король подарил по сотне золотых и памятные медальоны, которые сделал мастер волшебных амулетов. Эти медальоны притягивали удачу. Их обладателям везло в игры, они находили ценности и так далее — в общем, были настоящими счастливчиками.