В отличие от Алкуина я не помнила наизусть многочисленные правила, которыми руководствуются все гильдии в нашей стране, зато назубок знала правила той, к которой принадлежала сама. Гильдия Служителей Наамах не допускает откровенного рабства. Делоне не владел моим туаром в полном смысле слова, а управлял им от имени Наамах — и по договору властвовал надо мной лишь до завершения узора на спине. При этом все вознаграждения за мои труды, прописанные в контрактах, уходили Делоне, а на рисование туара я могла тратить только подарки гостей, врученные в благодарность и в жертву Наамах.
Первый час в мастерской я, обнажившись, пролежала на животе, пристроив голову на сложенных руках, пока мастер Робер Тильхард суетился надо мной с циркулем, снимая мерки и перенося их на бумагу. Когда он закончил, я села, оделась и восхитилась мастерским наброском той части моего тела, которую мне редко удавалось увидеть. Особенно мне понравились изгибы по бокам внизу спины, расширяющейся от тонкой талии, словно виолончель.
— Я делаю это не для потехи вашего тщеславия, мисс! — рявкнул мастер Тильхард и отвернулся к ученику. — Сбегай на улицу, парень, и кликни лорда Делоне из винной лавки.
Пока я сидела в ожидании на верстаке туарье, он, не обращая на меня внимания, вытащил из подсобки скрученный свиток и пришпилил его на пробковую стену рядом с наброском моей спины.
Я узнала туар Алкуина по нижней части, уже нанесенной на кожу моего товарища, и ахнула, узрев эскиз полностью. Впитывая глазами невообразимую красоту, я поняла, что Робер Тильхард по праву снискал себе славу непревзойденного мастера.
У каждого из Тринадцати Домов имеется свой базовый узор, зато у вольных служителей Наамах дело обстоит иначе. Наши туары — в пределах некоторых ограничений — абсолютно индивидуальны.
Конечно, рисунки на первый взгляд довольно абстрактны, но опытному глазу не составляет труда вычленить основные мотивы, так на эскизе туара Алкуина я вскоре разглядела множество деталей. Изысканные волнистые линии в основании навевали мысли о горном ручье, а вдоль позвоночника тянулась стройная гибкая береза в облаке затейливо стилизованных листьев вперемежку с веточками, увенчанном короной на шее. Линии были четкими, но цвета — приглушенными: спокойные серые и серовато-черные тона, которые станут эхом вторить необычной внешности Алкуина, и легкий намек на бледно-зеленый оттенок у кромки листвы.
Для меня же художник придумал нечто другое.
Делоне, смеясь, вошел в мастерскую, привнеся с собой послевкусие вина и приятной беседы, но мигом сосредоточился на первостепенной задаче и вместе с Тильхардом принялся разглядывать листки писчей бумаги, на которых туарье набрасывал эскиз за эскизом, которые тут же дорабатывались или отвергались. Я сгорала от любопытства, но Делоне не позволял мне смотреть, пока они с мастером не сошлись на рисунке, устроившем их обоих.
— Что думаешь, Федра? — наставник с улыбкой повернулся ко мне и показал набросок.
Схематичный, намного четче метки Алкуина. Присмотревшись, я выделила базовый образ, основанные на старинном узоре — розе. Непостижимым образом Тильхард сумел сохранить бескомпромиссный напор древних штрихов, но привнес в них многозначность, которая наталкивала на мысль и о виноградной лозе, и о путах, и о кнуте. Черные как ночь шипы лишь изредка всверкивали алой краской — лепестком, каплей крови, точкой в моем глазу.
Просто, но изысканно. Я сразу влюбилась в новорожденный рисунок. Неважно, сколько потребуется визитов к туарье, дабы начертать туар полностью или вернуть ему первозданное состояние после жестоких милостей моих гостей — он того стоил.
— Милорд, я в восторге, — честно ответила я.
— Я так и знал, что тебе понравится. — Делоне довольно охорашивался, а Тильхард принялся переносить эскиз на изображение моей спины, что-то бормоча себе под нос. Я заворожено смотрела, как расцветают узоры под уверенными движениями рук хмурого ворчуна. Ученик мастера топтался неподалеку, вытягивая шею из-за плеча Делоне, чтобы ничего не упустить.
— Буду в винной лавке, — обратился мой покровитель к Тильхарду. — Отправите мальчика за мной, когда закончите?
Туарье, всецело сосредоточенный на работе, что-то согласно буркнул. Небрежно чмокнув меня в растрепанные кудри, Делоне махнул на прощание и ушел.
Я ждала и ждала, пока умелец копировал вдохновенный эскиз, точь-в-точь перенося каждый штришок. А когда он закончил со свитком, вновь разделась и легла на верстак, чтобы мастер изобразил основание моего будущего туара уже на коже. Тильхард то и дело прикладывал к моей спине холодный циркуль, сверяя пропорции. Перо щекотало кожу, а от чернил пощипывало. Художник разок рассеянно шлепнул меня по ягодице, когда я заерзала, — так обычно осаживают егозящих детей. После этого я старалась лежать неподвижно.
Спустя еще одну маленькую вечность контур узора был нанесен. Приподнявшись на локтях и подперев руками подбородок, я наблюдала, как Тильхард готовит свои инструменты: корытце с чернилами и наметочный станок. Его ученик краем глаза следил за мной, нервный и возбужденный. Мальчик казался не старше четырнадцати, и я улыбнулась, угадывая, какое впечатление на него произвожу. Смешивая чернила, подмастерье зарделся, но притворился, будто тому виной тепло из жаровни, в которую он постоянно подкладывал уголь, пока в мастерской не стало жарко и уютно, словно в булочной.
Наконец настало время начинать туар. По обычаю туарье приступил с нижней части спины, у самого копчика, под ямочками на пояснице. Я не видела, как он выбирал станок и окунал его в чернила, только почувствовала прикосновение к коже — давление дюжины плотно прижатых друг к другу игл и мокроту стекающей с них краски.
А затем мастер ударил по станку молоточком, и иглы дружно пронзили кожу, оплодотворяя мою спину солидной порцией чернил. Эта боль стала для меня изысканным потрясением. Я непроизвольно застонала, бедра сами собой задвигались, вжимая лобок в твердый деревянный верстак. Тильхард снова меня шлепнул.
— Чертовы
ангуиссетты
, — проворчал он. — Мой дед рассказывал, что ваше племя куда хуже плакс и гемофиликов. Теперь вот и я сподобился в этом убедиться.
Пропустив его сетования мимо ушей, я изо всех сил пыталась не двигаться, пока мастер продолжал стучать и стучать молоточком, вколачивая мне под кожу узор будущего туара.
Я наслаждалась каждой секундой.
Глава 18
Так начался период, во многих отношениях ставший лучшим в моей жизни. Все, что давно уже прочил мне Делоне, действительно исполнилось. Молва о его
ангуиссетте
распространялась как огонь на торфянике, постоянно тлеющий под поверхностью, который невозможно полностью погасить. Предложения продолжали поступать, большинство через посредников, но некоторые — напрямую.
В первый же год мне стало ясно, до чего хитро наставник представил нас широкой публике. Поклонники Алкуина в большинстве своем принадлежали к замкнутой группе избранных лично Делоне. Друзья, знакомые или даже враги — все они регулярно бывали в нашем доме и видели, как из красивого мальчика Алкуин превращался в прекрасного юношу. Да, аукционом Делоне довольно широко раскинул сеть, но на уме у него были совершенно конкретные рыбы. И, вытягивая невод, он тщательно перебирал улов.
К моему же служению наставник подходил совсем по-другому.
Некоторых моих гостей, например, того же Хильдерика д’Эссо, он имел в виду с самого начала, но другие — многие — не были предусмотрены в его продуманных планах. Если Алкуин был сетью, расставленной в знакомых водах, то меня наугад забрасывали в открытое море, и даже Анафиэль Делоне не знал наверняка заранее, кто в очередной раз клюнет на приманку и окажется на крючке.