А объединенные силы скальдов могли бы.
— И что еще говорят? — наконец спросил Делоне.
Гонзаго поставил свой бокал.
— Пока немного. Но ты ведь знаешь, что скальды всегда есть среди наемников, путешествующих по торговым путям? Началось с того, что среди них пополз слушок, даже не известие, о знаменательных событиях на севере. И постепенно торговцы начали замечать, что состав охранников постоянно меняется… скальдов не становилось больше, но примелькавшиеся уходили, а на их места заступали новые. Дикарей сложно отличить друг от друга, — добавил он, — поскольку цивилизованным людям они кажутся на одно лицо и равно неухоженными. Но один милаццкий торговец кожей уверял меня, что скальды, нанятые для защиты его каравана, явно хитрят, сменяя друг друга.
Я вспомнила о скальде, который давным-давно взял меня под свое крыло: поблекший образ смеющегося усатого великана. В нем не было никакой хитрости — только доброта. Алкуин сидел на диване, вытаращив глаза. В его воспоминаниях скальды несли кровь, железо и огонь.
— Возможно, таким образом скальды собирают сведения, — сказал Делоне, беспокойно теребя косу, пока его мозг натужно работал. — Но какие? И с какой целью?
— Сие мне неведомо. — Гонзаго пожал плечами и откусил кусочек тарталетки. — Но есть одно имя, которое шепотом произносится у скальдийских костров: Вальдемар, или Вальдемар Благословенный, неуязвимый для стали. А прошлым летом целых две недели в Каэрдианском Союзе было днем с огнем не сыскать ни одного скальда, и поговаривали, будто Вальдемар Благословенный собирал совет племен Скальдии где-то на территории старой Гельветики. Не знаю, правда ли это, но мой знакомый — тот самый торговец кожей — рассказывал об одном приятеле, приближенном ко двору герцогства Милацца, который клялся, будто герцог получил предложение руки и сердца, адресованное его старшей дочери не кем иным, как королем Вальдемаром из Скальдии. — Гонзаго снова пожал плечами и по-арагонски развел руками. — Что поделаешь с такими фантастическими слухами? По словам торговца, герцог Милаццы в ответ рассмеялся и отослал скальдийского посла домой с семью подводами шелка и фланели. Но, говорю тебе, что-то подозрительна мне эта тишина на скальдийской границе.
Делоне постучал ногтем указательного пальца по передним зубам.
— А тем временем Бодуэн де Тревальон резвится на хребтах Камлаха, насаживая на вертела изголодавшихся разбойников и обретая славу защитника королевства. Вы правы, маэстро, скальдийский медведь наверняка не дремлет. Если что-то узнаете в своих странствиях, прошу, не сочтите за труд отослать мне весточку.
— Разумеется, я так и сделаю, дорогой. — Тон Гонзаго д’Эскобара смягчился, а карие глаза на неказистом лице подобрели. — Не думай, что я забыл о твоем обещании, Антиной.
Я все еще пыталась разгадать смысл последней таинственной фразы, когда ястребиный взгляд Делоне чиркнул по нам с Алкуином. Наставник коротко хлопнул в ладоши:
— Федра, Алкуин, живо по постелям. Нам с маэстро нужно многое обсудить, и вам это слушать незачем.
Конечно же, мы безропотно повиновались, но по крайней мере один из нас уходил крайне неохотно.
Глава 19
Вопреки опасениям, высказанным Гонзаго д’Эскобаром, в последующие несколько месяцев единственная примечательная новость из-за рубежа пришла не из Скальдии, а с острова Альба. Известие, пересекшее пролив, гласило, что круарх Альбы принял смерть, будто бы от руки собственного сына, который вознамерился отринуть старый порядок престолонаследия по женской линии и оставить за собой трон королевства.
Законный же наследник круарха, его косолапый племянник, сбежал с матерью и тремя младшими сестрами на западные берега Альбы, где далриады из Эйре, прочно там окопавшиеся, предоставили им убежище.
До недавних пор никто из ангелийских политиков не уделял особого внимания правящему режиму в Альбе, но, поскольку убиенный круарх побывал на ангелийской земле, этот поворот в течении событий удостоился определенного интереса. Объединившись с арагонским флотом, Квинтилий Русс получил приказ провести корабли через южный Кадишонский пролив и разведать побережье; адмирал между прочим доложил, что Старший Брат целиком и полностью сохранил власть над водами Альбы. Таким образом Ганелон де ла Курсель укрепил союз с королем Арагона, а Квинтилий Русс получил предлог оставить часть флота у побережья Кушета. В гостях у Делоне он бахвалился своей хитростью, но мне адмирал достаточно нравился, чтобы закрыть глаза на его громогласное самодовольство. Делоне дважды вызывали ко двору, но с нами он сведениями не делился.
От д’Эскобара не приходило никаких вестей, и не было слухов о Вальдемаре Благословенном. На границе Камлаха сохранялось спокойствие, причем настолько полное, что принц Бодуэн устал попусту искать славы в горах и начал проводить время то при королевском дворе, то в родной Аззали. Между тем его отец, герцог де Тревальон, рассорился с королем. Аззаль обладала небольшим, но мощным собственным флотом, и герцог обиделся, что король доверил разведку не ему, а Квинтилию Руссу.
Его недовольство казалось вполне оправданным, поскольку от Аззали было считай рукой подать до Альбы, а адмиралу пришлось две недели плыть туда вокруг Арагонского полуострова. Герцог, разумеется, прекрасно понимал, что совместный морской поход укрепил связи с арагонским королевским домом, но Квинтилий Русс никаким боком не принадлежал к королевской семье, и это уязвляло гордость де Тревальона.
Не знаю, крылась ли причина возвышения адмирала в недоверии короля к зятю. Но ясно как день, что король не доверял сестре, чересчур явно радеющей за своего сына, и был слишком мудр, чтобы упустить оказию и не подорвать могущество зарвавшейся Львицы Аззали, одновременно прибавив себе политического веса.
Все это и многое другое я слышала и мотала на ус — представьте, Делоне и Каспар Тревальон как-то раз даже повздорили из-за ссоры между домами Курселей и Тревальонов, — но в то время эти события слабо занимали мой ум. Я была молода и красива и могла выбирать поклонников из числа потомков Элуа. Сказав, что высшее общество не вскружило мне голову, я бы солгала. Есть упоительная власть в том, чтобы своевольно привечать и отвергать соискателей моих талантов, и я научилась грамотно с ней управляться. Три раза подряд я отклоняла предложения Хильдерика д’Эссо, причем на третьем отказе даже Делоне усомнился в мудрости моего решения, но в этих делах я стала настоящей искусницей. Когда я наконец приняла четвертое — и последнее, как предупредил слуга лорда — предложение, накопившаяся ярость д’Эссо проявилась поистине чудовищно.
Именно в ту ночь он обжег меня раскаленной кочергой.
И в ту же самую ночь выдал имя своего покровителя.
Конечно же, покровители есть не только у служителей Наамах; в высшем обществе практически каждый или протежирует кому-то, или прибегает к поддержке сильной руки. Различаются только услуги. Кстати, Делоне я любила еще и за то, что из всех моих знакомых он был одним из немногих по-настоящему свободных от сложившейся системы. Полагаю, эта же особенность явилась одной из причин ненависти к нему лорда д’Эссо.
Вторая причина стала ясна, когда я услышала ненароком оброненное лордом имя. Каждое наше свидание Хильдерик д’Эссо увлеченно выпытывал у меня умыслы Делоне. Солен Бельфур изыскивала миллион причин, чтобы терзать меня, а д’Эссо довольствовался одной-единственной: Делоне.
Пустив в ход кочергу, лорд мигом сообразил, что зашел слишком далеко. Я висела на веревках, прижимаясь к столь любимому им Х-образному кресту, и старалась удержаться в сознании. В тот момент я представляла, как наставник отругает меня за то, что я так и не произнесла свой