— Смерть.
— Быть посему. — Голос короля звучал не громче ветерка, перебирающего осенние листья. — У тебя есть три дня, чтобы выбрать, каким способом ты желаешь умереть, Лионетта. — Он кивнул, и дворцовая стража в сопровождении жреца Элуа повела приговоренную из Зала Заседаний.
Лионетта не пыталась сопротивляться и удалилась с высоко поднятой головой, а к ответу призвали ее супруга, Марка де Тревальона.
Герцог де Тревальон был очень похож на своего кузена Каспара — старше, чуть выше и худее, но с теми же черными как вороново крыло волосами, посеребренными сединой. Лицо его избороздили морщины от возраста и горя. Перед оглашением обвинения он посмотрел королю в глаза и протянул к нему пустые закованные в кандалы руки.
— В иешуитских письменах грехом Аззы именуют гордыню, — тихо сказал он. — Но мы ангелийцы, и грехи ангелов — слава нашего народа. Грехом Благословенного Элуа было то, что он слишком любил все мирское и земное. Таковы и мои прегрешения против тебя, брат, — чрезмерные гордость и любовь.
Дрожащим голосом Ганелон де ла Курсель произнес:
— Ты говоришь, что пособничал моей сестре и строил заговор против трона, брат?
— Я говорю, что слишком ее любил. — Марк де Тревальон упорно не отводил глаз. — Как люблю и сына, в жилах которого течет и твоя кровь. Да, я знал о действиях моей жены. И не отменял ее приказы ни адмиралу моего флота, ни капитану моей гвардии. Я знал.
Снова голосование, и снова большие пальцы один за другим поворачивались книзу, пока очередь не дошла до Исандры де ла Курсель. Я завороженно наблюдала, как она с каменным лицом повернулась к деду.
— Пусть отправляется в изгнание, — холодно повелела она.
Я выросла в Доме Кактуса и хорошо умела распознавать сталь в хрупком цветке. В тот день я впервые, но не в последний раз, разглядела стальное нутро Исандры де ла Курсель.
— Что скажете? — обратился король к судьям. Без единого слова те с рассудительными кивками вытянули вперед руки ладонями вверх. Король снова заговорил заметно окрепшим голосом: — Марк де Тревальон, за преступления против короны ты изгоняешься из Земли Ангелов, а твои земли отходят в казну. Даю тебе три дня, чтобы пересечь границу, а если вернешься, за твою голову будет назначена награда в десять тысяч дукатов. Принимаешь ли ты это наказание?
Бывший герцог де Тревальон посмотрел не на короля, а на его внучку-дофину.
— Вы шутите, — еле выговорил он.
Исандра не ответила. Король угрожающе опустил голову.
— Я не шучу! — Его голос эхом прокатился под потолком. — Принимаешь ли ты это наказание?
— Да, мой король, — пробормотал Марк де Тревальон, кланяясь. Дворцовая гвардия взяла его в кольцо. — Милорд… моя дочь ничего не знала! Она ни в чем не виновата!
— Разберемся, — с прежней усталостью ответил король и, не глядя на осужденного, махнул рукой. — Прочь с глаз моих.
За столом шепотом засовещались. Я знала, что следующим должны были вызвать Бодуэна — судопроизводитель, который составлял повестку заседания, из дружбы сообщил Делоне об очередности. Но судьи передумали и затребовали не принца, а его сестру, Бернадетту де Тревальон.
Я бы узнала в ней сестру Бодуэна, даже не услышав имени, потому что они были почти на одно лицо, но при этом Бернадетта вела себя так же скромно, как он — дерзко. Нелегко, наверное, иметь матерью Львицу Аззали, когда ее любимый детеныш не ты. Через несколько минут допроса стало ясно, что Бернадетта была осведомлена о заговоре в той же мере, как и ее отец, и противилась преступлению столь же мало. На этот раз я следила за судейским столом внимательнее и увидела, как старый король глянул на внучку и та слегка кивнула. Приговор стал тем же: изгнание. Отец и дочь сохранят свои жизни, но навсегда потеряют вскормившую наш народ землю, чья слава течет в наших жилах как кровь. Я вспомнила стихотворение Телезис де Морне и заплакала. Алкуин приобнял меня, притиснул к своему боку и успокоил.
А пред королевские очи призвали Бодуэна де Тревальона.
Как и его мать, принц выставлял напоказ оковы, бряцая ими, пока шествовал по Залу. Лишенный свободы, он выглядел красивым и очаровательным. Толпа дружно вздохнула.
— Принц Бодуэн де Тревальон, — начал король, — ты обвиняешься в государственной измене. Что можешь сказать по сути дела?
Бодуэн тряхнул головой.
— Я невиновен!
Ганелон де ла Курсель подал знак кому-то, кого мне было не видно. Из толпы вышел герцог Исидор д’Эгльмор.
Его лицо походило на маску. Он слегка кивнул Бодуэну, отвесил церемонный поклон королю и Верховному Суду и стал свидетельствовать. Во время речи лицо его сохраняло невозмутимость, только глаза мерцали, темные и непроницаемые. История была той же, что пересказал нам Каспар: герцог случайно услышал пьяную бахвальщину какого-то солдата и из верности короне предпринял расследование. Слушая, Бодуэн краснел и с возрастающей ненавистью таращился на д’Эгльмора. Я помнила, что раньше они слыли друзьями. Герцога Исидора на свидетельском месте сменила Мелисанда Шахризай.
Ах, тот день мне никогда не забыть. Мелисанда выступила из группы родственников. Не уверена, насколько они были осведомлены в этом деле — это так и осталось для меня тайной, — но Дом Шахризаев явился поддержать свою спасительницу королевства. Как часто бывает с потомками древних родов, сходство между Шахризаями бросалось в глаза. Смоляные волосы, падающие на длинные плащи из черно-золотой парчи, бледные лица и безжалостные сапфировые глаза. Огонь Кушиэля ни в ком из Шахризаев не пылал так яростно, как в Мелисанде, но горел в каждом из них, и я была благодарна Алкуину за поддержку.
Как ни трудно было вообразить, что Мелисанда Шахризай способна убедительно изобразить скромность, но в тот день ей это удалось. Она отвечала на вопросы судей негромко, опустив ресницы, и рассказала, как честолюбивый принц под пятой у властной матери, стремясь захватить трон, пытался сколотить взаимовыгодный альянс с узурпаторами. Рассказала, как Бодуэн, похваляясь своими планами, показал ей письма, ставшие теперь доказательством преступного заговора.
Как бы там ни было на самом деле, Бодуэн ни словом не попытался опровергнуть свидетельство Мелисанды. На герцога д’Эгльмора, когда тот выступал, принц смотрел с ненавистью, а в его взгляде на разговорившуюся Мелисанду плескалась уже кровавая ярость. В конечном итоге показания двух благородных обличителей вполне удовлетворили судей. С суровым состраданием на лицах лорды решительно проголосовали, один за другим опустив вниз большие пальцы под неверящим взглядом Бодуэна.
Смерть.
Последней голосовала Исандра. Она холодно посмотрела на принца.
— Скажи, кузен, — вопросила она с льдинками в голосе, — а меня ты собирался выдать замуж на чужбину или же попросту убить?
У Бодуэна не нашлось ответа, и Исандре этого хватило. Ее рука пришла в движение, большой палец опустился книзу. Никакого помилования для кузена.
Доказательств злодеяния было в избытке, поэтому лишь один король позволил себе горестно вздохнуть.
— Быть посему, — сказал он, и невозможно было усомнился, что ему жаль. — Бодуэн де Тревальон, ты приговорен к смерти. У тебя есть три дня, чтобы выбрать, каким способом ты желаешь умереть.
Бодуэн уходил не так уверенно, как его мать. Я до самых дверей смотрела, на как он брел, изредка спотыкаясь. Вот она судьба сына чересчур властной матери, чье честолюбие вывело обоих далеко за рамки закона. Да, и любимым детенышем львицы быть нелегко.
Суд над Каспаром де Тревальоном прошел гладко: обвинение не смогло представить доказательств соучастия, кроме происхождения графа. Делоне выступил свидетелем и сказал, что Каспар даже не подозревал о готовящемся заговоре, а как только узнал, тут же примчался к Делоне — сообщил о преступлении родичей и попросил совета, каким образом известить короля. Наблюдая за Делоне, я гордилась своей принадлежностью к его домочадцам. В итоге Каспара оправдали, оставив за ним и титул, и достояние.