Супруга побледнела.
— Какая сегодня луна? — Этим вопросом она удивила.
Александр не знал.
В (N) они не попали. К полудню дорога исчезла за горизонтом, и выяснилось, что поездка затягивается. Волны пшеницы колыхались, наводя сонливость.
— Останови, — бросила Рахиль.
На попытки узнать, что происходит, она гневно мерила мужа взглядом.
— Шорох. Ты слышишь, как она шуршит? Какая мерзость.
— Просто колосья. — Александр неловко провел по карте ногтем. — Ещё пару часов. По дороге получился бы крюк.
Он поцеловал её в висок, чувствуя губами, как между черепом и кожей пульсирует венка.
Александр поразился исполинскому размеру земли, пущенной под пшеницу. В военное время даже крохотный хлебородный клочок мог считаться роскошью.
Вечером выявилась странная особенность. В почве, кроме ровных, один к одному, колосьев, не было иной растительности. Между стеблями прослеживалось единое расстояние — примерно дюйм. Можно было поклясться, что и зёрен везде поровну.
Могло ли это быть природным стремлением к идеальности?
— Погаси фары, — Рахиль предостерегающе коснулась мужниного плеча.
— Ты заметила? Тут ничего нет. Мошки, и птиц, что ею питаются. Может, это химикаты, чтобы пшеница росла как с картинки? Если хлеб отпугивает живность, то чёрта с два я буду его есть. Впрочем, скоро всем придётся не доесть не только хлеба. — Александр горько усмехнулся. — Боишься, что сверху нас заметят?
Она неопределённо кивнула. Поле погрузилось во мглу. Вскоре прозвучало тревожное:
— Поедем обратно? Сейчас.
— Что происходит? — Преодолевая сопротивление, Александр обнял жену.
— Мне не нравится это место. Оно плохое. Ты не поймёшь… — Рахиль зажмурилась. — Оно шелестит. Это так противно.
Она сорвала пучок колосьев.
— Это настоящее? Ты видел пшеницу? Она другая! Не такая, как…. Как эта. — Она с ненавистью швырнула добычу. — Вот… ужалила меня.
Рахиль засмеялась, но от её смеха по коже бежал озноб. По ладони текла тёмная струйка.
Он зарылся лицом в её волосы.
— Мы поедем завтра. Угробим бензин, но поедем. А сейчас нужно поспать. — Он не упомянул, что догнать её семью, находившуюся в эвакуации, будет невозможно.
Рахиль настояла, чтобы машина была заперта.
Вскоре Александр пробудился из-за странного чувства. Судя по всему, жена не сомкнула глаз, по-кошачьи поблескивающих в лунном свете.
— Что случилось?
— Варда, Варда, Варда… — слетало с ее губ. Он испугался припадка. У Рахили не было эпилепсии, но кто знает…
Он опустил стекло, впуская прохладу.
— Закрой! Сейчас же! — Жена встрепенулась.
Александр смочил её лицо водой, и лишь тогда в карих глазах появилось что-то осмысленное.
— Поедем отсюда. Разворачивайся! — Он подчинился. Что-то, чего она испугалась, вдруг всколыхнуло в нем оторопь.
Пшеница шелестела чересчур громко и размеренно. Словно не ветер двигал колосья, а они сами, по велению чего-то тёмного, скрывающегося в душной ночи, толкались туда-сюда.
— Что такое Варда? — Александр взглянул на жену. Она уснула. Или делала вид, потому что веки подрагивали.
Шух-шух-шух…
Он тоже стал замечать.
К полудню в ход пошла канистра с бензином. Александр понял, что обратно они проехали почти столько же, но асфальт впереди так и не замаячил.
Жена отказывалась от воды и хлеба с сыром.
— Ты что-то увидела там? — Александр спросил напрямую. Она молчала. — Да сколько можно! Что я сделал не так!?
Рахиль разомкнула губы.
— Это плохой путь. И пшеница — не пшеница вовсе. Я не знаю… Зачем ты сюда свернул!?
— Она с ненавистью смотрела на мужа. — Да, видела!
— Что? — От жары и запаха бензина закипала злость.
Она отвернулась, но супруг был неумолим.
— Что такое Варда?
— Откуда ты знаешь это имя?
— Значит, имя. Чьё? — На самом деле знать не хотелось. Самым сильным желанием было окатиться водой, смыть слой пота и усталости.
Молчание.
— Ты видела это там? Когда мы развернулись? — Он знал, что не добьётся ответа.
Когда бензин иссяк, машина давно пересекла точку, откуда должно было начаться поле. Вместо дороги до горизонта простирались пшеничные волны.
Путь продолжили пешком.
— Моя сестра… — Рахиль заговорила к вечеру.
Александр протянул ей ополовиненную флягу.
— Почему я не знаю? — Расстелив для жены пиджак, он устроился рядом.
— Никто не знает. Мы никому не говорим. — Рахиль запнулась. — С тех пор, как зашли в колосья.