— О каком войске ты говоришь? Вот все твое войско, — он обвел руками лагерь, — кто-то лежит под копытами наших коней, а кто-то уже висит на суку, сам видишь!
— Э нет, гетман. Им еще только предстоит встать в наши ряды. С каждой битвой наша армия только множится, скоро мы вас будем грабить и убивать, и ничего нам за это не будет!
Он выкрикнул это с вызовом и угрозой, как будто не он, а кто — то другой стоял сейчас связанный и поверженный среди врагов. «Да он полоумный!» — сделал вывод гетман. Говорить с ним не о чем. Пленника связали и бросили в башню, где сохранился сырой, темный, заваленный землей склеп.
Следующие часы гетман провел, раздавая приказы. Вернуться до темноты в Пинск они уже не успеют, обратная дорога будет еще тяжелее для воинов, измотанных долгим переходом сюда и последовавшей битвой. Придется укрепить лагерь и ждать, когда подойдет Радзивилл со своим войском.
Если этого не случится ночью, утром они выйдут ему навстречу. К вечеру закончился дождь и на землю опустился густой непроницаемый болотный туман, который подсвечивала луна, показавшаяся из-за туч. Солдаты восстановили частокол, очистили ров и снова скрепили между собой телеги, установив на них щиты с бойницами, возле которых теперь посменно дежурили мушкетеры и копейщики. Там же стояли пушки. В лагере развернулись шатры, горели костры, слышались разговоры и смех. Лагерь неприступен, гетман был в этом уверен. Трупы погибших защитников свалили в кучу за пределами лагеря и сожгли, облив маслом. Даже сейчас они еще тлели, разнося тошнотворный запах гари. Повешенные пленники остались висеть на сучьях дуба. В назидание местной черни, думал гетман.
К поздней ночи его сморила усталость. Оруженосец Валк приготовил для него комнату на верхнем этаже каменной башни. Комната была маленькая, холодная и сырая, как монашеская келья, с крохотным окошком. Постель ему сегодня заменит брошенная прямо на каменный пол солома. Гетману было все равно: большую часть жизни он провел в военных походах и часто засыпал в грязи, снегу и даже на поле боя, среди раненых и убитых.
— Мужчина не должен привыкать к роскоши, — наставлял он оруженосца, — комфорт убивает в нем воина, делает добрым и ленивым. Настоящий рыцарь перед битвой должен быть голодным и злым. А к битве нужно быть готовым всегда.
Перед сном он заглянул в склеп к пленнику. Дуб, на котором повесили пленников, низко опустил свои ветви у входа в башню. Один из мертвецов загораживал проход. Отодвинув труп и осветив себе факелом путь, гетман увидел Вольского — тот сидел на земляном полу, прикованный за шею короткой цепью к колу, вбитому в стену. На ноги ему набили деревянные колодки, встать без посторонней помощи пленник не мог.
— Никак пан гетман решил побеспокоиться о моем здоровье? — с улыбкой спросил Вольский, щурясь от яркого света.
— Ты нужен мне живым. В Варшаве предстанешь перед королевским судом.
— А почему же только в Варшаве? А в Вильно? В Витебске? В каждом городе королевства дают солидную сумму за мою голову. Даже святые отцы от Рима до Москвы не прочь со мной побеседовать. В компании палача, разумеется…
— С какой это стати? Ты, никак, заделался иконоборцем? Али гугенотом?
— Святая церковь на западе и востоке предала меня анафеме. Римский Папа и московский Патриарх в один голос называют меня еретиком и дьяволопоклонником. Уж тут-то их мнения сходятся. Но мне на них плевать, я обратился в новую религию…
— Неужто подался к татарам?
— Э, нет. Я молюсь своему богу, самому справедливому. Он не забывает никого из своих детей, приходит ко всем. Имя ему — смерть.
Гетман сплюнул под ноги.
— Ты и впрямь еретик. Я помню тебя молодым…
— А помнишь Сеченского, гетман? — прервал его Вольский. — Тогда мы с тобой были на одной стороне. Помнишь, как его казнили? Как он проклял нас всех, обещая вернуться? Тогда я не обратил внимания на его слова. Я был молод, красив, я был отважным благородным рыцарем, блистал на балах и турнирах. Юные девы истекали соками, мечтая о моих ласках. А потом я подался в наемники. Я воевал за того, кто больше даст. Меня ранили десятки раз.
Каждый оставлял на моем теле отметину: немецкие рыцари, бунтующие холопы, королевские солдаты, янычары и башибузуки, ратники московского царя, казаки и татары. Подо мной однажды убили коня, он рухнул и сломал мне ногу, с тех пор я хромаю. Один мадьярский рыцарь выбил меня из седла, сломав мне спину, с тех пор я горбат. Но я все еще жив. Я бывал во многих застенках, там я молил о смерти. В Варшаве меня пытали водой, в Вильно каленым железом, в Бранденбурге поднимали на дыбу, в Москве рвали ногти. Палач в Данциге выжег мне глаз раскаленным кинжалом. Рядом стоял священник — инквизитор и молился за мою бессмертную душу. Но я жив. Зачем, спрашивал я себя. Зачем я живу?..