Капитан подошел к деревенским. Три парня и две девушки испуганными глазами смотрели на офицера, но боялись они не его, он это чувствовал. Страх на молодых людей наводила сама деревня, и находиться здесь им так же не хотелось, как и самому Жданову и его бойцам.
— Где остальные? — спросил он.
Повисло молчание.
— Языки проглотили?!
— В лес ушли, — ответила хрупкая девушка.
— А вы что же?
— Мы не захотели, — пробубнил светловолосый парень.
— Зачем животных развесили?
— Чтобы напугать вас, — торопливо выпалила другая девица, покрупнее, но Жданов понял, что она соврала.
— Изверги! — не выдержал помощник Волков.
— Ладно, пока отвезем их в больницу, там решим куда расселить. Капитан не стал допытываться до правды, он совершенно не хотел знать, что здесь произошло. — Черт бы побрал эту Кирщановку! Уходим!
— А санзачистка? — спросил Волков.
— Вода зачистит. Всего 28 гнилых лачуг. Затопит, размоет и растащит, а там бревна выплывут где-нибудь. Тут глубина метров шестнадцать будет! Ничего, вода без нас управится. А если будет время — приедем еще раз. Все, хватит болтать, поехали.
— А как же остальные?
— Напишу, в лес убежали. Нашли только этих. А они подтвердят. Подтвердите?
Кирщановцы молча закивали.
— Ну вот, а там пусть руководство решает — слать за ними спасательную группу или в покое оставить. Мое дело — вывезти всех отсюда, а раз вывозить некого, значит, и делать нам здесь нечего! — Жданов повеселел. — Все, по машинам!
Ливень хлестал солдат, промокшая насквозь одежда липла к телу, сковывала движения. Они дрожали от холода, топтались в грязи, выталкивая увязнувшие грузовики. Дорогу раскиселило на десять километров, местами она походила на трясину. Машины двигались очень медленно, и бойцы чертыхались и проклинали деревню и ее жителей.
Через полтора месяца река вышла из берегов и медленно подобралась к обезлюдевшей Кирщановке. День за днем грязные мутные потоки затапливали улицы, проникали в дома, выдавливали воздух. И когда процветающая плодородная долина скрылась под волнами, а деревня ушла на черное дно, кирщановцы вернулись на родную землю.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Накануне приезда грузовиков Евдокия собрала кирщановцев у реки и объявила:
— Мы останемся на нашей земле. Никто не прогонит нас. Нам помогут они, — указала старуха рукой на водную гладь реки. — Мы и наши предки годами служили им, подносили щедрые дары, прославляли и чтили их, и они обещали уберечь нас от беды. Но мне нужно от вас мужество. Никто не должен убояться! А если кто-то хочет уйти с земли предков, — медленно обводила она толпу каре-голубыми глазами, — пускай уходит сейчас же! Но знайте: беглецу не будет покоя на чужой земле, и потомки его не узнают счастья.
Слова повитухи насторожили людей, они притихли, боясь даже звуком привлечь внимание Евдокии и остановить ее взгляд на себе.
— Согласны?
— На что соглашаемся-то? — спросил один из кирщановцев.
— На жизнь в домах, что ваши предки построили, — и ее глаза впились в вопрошающего. Мужик оторопел и поперхнулся.
— Куда ж деваться? Согласны. Своя земля лучше, чем чужая, — послушно отвечали жители. Они не хотели бросать обустроенные несколькими поколениями хозяйства и переезжать в незнакомые края, в которых навсегда останутся чужаками. Сомнения тронули сердца лишь пятерых кирщановцев, тех, что боялись Евдокию больше остальных, но еще больше они боялись пойти против толпы и остаться в глазах земляков беглецами. И никто из них не решился рассказать о своих недобрых предчувствиях.
— Тогда делайте что говорю. Убейте всю скотину, всех птиц и домашних животных. Развесьте по заборам и деревьям, вспорите им животы, перережьте горло. Напоите землю. А потом возвращайтесь к реке.
Кирщановцы смотрели на Евдокию, и каждый думал, что ослышался. Конечно, они и раньше совершали жертвоприношения, умасливая духов, с которыми общалась повитуха, но убить всю скотину и птицу, и остаться без молока, яиц и мяса — все равно что подписаться на голодную смерть, тем не менее никто не перечил той, чьи руки прогоняли болезни и принимали детей на этот свет.
— Идите! — прикрикнула Евдокия, заметив оторопь в глазах земляков, и они побрели к дворам исполнять наказ.
Перед началом кровавой расправы женщины заперли детей по домам и велели не выглядывать из окон.
Визги и вопли напуганных и умирающих животных неслись над деревней, сливаясь в оглушающую какофонию. Кирщановцы, обезумевшие живодеры, взывающие к древним духам, убивали топорами, ножами и ружьями. В широко раскрытых от ужаса глазах несчастных домашних питомцев и скотины они видели свои отражения, перемазанные кровью, и людские сердца сдавливала боль и горькое раскаяние.