— Мы с ним столкнулись? — спрашивает Антон, выплывая из темноты.
— Сейчас узнаем.
— Да, как серпом по яйцам… Обшивка?.. Герметичность?..
— В норме, — отвечает Григорий, проверяя показатели, и добавляет: — Джо, это не наш зонд. — Сверкая глазами, он давит на слова «не наш».
Джо? Однажды Антон нарисовал на его новеньком белоснежном сноуборде какого-то жуткого мужика в маске и объявил, что это чучело зовут «Джо». С тех пор Григорий называет так своего друга. Антон неумело прячет улыбку, для него это признак волнения, и трет бороду, и поправляет на пальце пластырь.
— Не наш? А чей же? Камера есть там? Рука дотянется? Эх, вот бы дрона туда…
«Рукой» они называют манипулятор, изготовленный для марсианской миссии в Европе. Он предназначен для проведения погрузочно-разгрузочных работ в районе стыковочного модуля. Но удар, кажется, пришелся на обратную сторону — в зоне ответственности японских дронов, один из которых пробит насквозь микрометеоритом, а второй так тщательно разобран Антоном, что больше похож на раздавленного Терминатора, чем на автономное ремонтное устройство межпланетной орбитальной станции. В строю не будет минимум неделю. Стирая в иллюминаторах звезды, они включают общее освещение.
— Я выйду, — предлагает Антон, отплывая в направлении шлюзового отсека, — проведу визуальный осмотр повреждений, данные отправим на Землю, пусть помогают. Вот черти, и здесь орбиту загадили.
— Джо, — произносит Григорий, — это не человеческий зонд.
— Тем лучше, — снова улыбается Антон.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Шлюзовая камера состоит из двух отсеков, Антон влетает в первый, где хранятся скафандры и оборудование. Новые «Орланы» максимально удобны — легко забраться внутрь со спины, через открытый ранец, в котором находится запас кислорода и батареи, и закрыть его за спиной, как люк. Скафандр — это небольшой космический корабль, автономный и почти универсальный, с собственным запасом кислорода и электричества, системой фильтрации воздуха, удаления отходов, компенсации давления, в последней модели усиленный легкой и прочной экзоскелетной конструкцией. Одевшись, Антон перемещается дальше, теперь он в тесном пространстве отсека экипажа. Свободного места здесь нет. Загадочный зонд ждет снаружи, в открытом космосе, за тесным круглым люком. Отсек забирает остатки воздуха и давления, скафандр напружинивается, внешний люк отсека ползет в сторону. Осторожно, точно крот из норы, Антон выбирается в безвоздушную орбитальную ночь.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— А он совсем небольшой, тебе видно? — спрашивает по рации Антон.
— Видно, — отвечает Григорий.
Антон медленно перебирается вдоль обшивки. Изображение на экране дергается, в ярком пятне его фонаря плывут белые бока станции и мелькают его огромные толстолапые перчатки. Затем начинаются помехи.
— Такой, пожалуй, и в шлюзовое пролезет, — говорит Антон, — закон моря — что найду, все мое… гермокамере…стим. Там и разберемся… такое. Что…
— Повтори.
—.. смотри какой… а ты… авляешь…
Помехи становятся сильней, изображение покрывается черно-белой цифровой патиной. Григорий проверяет телеметрию скафандра и прижимает микрофон к губам:
— Назад, Джо, высокий уровень радиации, срочно возвращайся, как понял?
Антон не отвечает, цифры датчиков подскакивают до запредельных значений и оседают к нулю. Пульс, давление, температура. В живых остается только один индикатор — расстояние от станции до скафандра Антона. Показатель растет с ускорением. На белом фоне бегут синие метры: 7,2… 9,8…
На мгновение рябь проходит, и Григорий видит на экране золоченый зонд, сидящий на белой обшивке удаляющейся станции, он как жирная блестящая муха на запотевшей молочной бутылке. А на его квадратной спине дрожит черное круглое пятно в слепящей белой окантовке, будто засветка на пленке. По экрану скачут разноцветные полосы, он меркнет.
15,6… 24,1…
— Джо, ответь.
Каждые пятьдесят метров удаления от станции сопровождает короткий низкий звук — «плам».
— Джо?