— Так, на чём мы там остановились с девочкой, которая живёт в горном селе?
— Она пошла в огород!
— И что же она там увидела?
— Марковку! Для плова!
— «Мо!» Морковку, мелкопяточница носкодырявая! — я пощекотал розовую, не очень чистую пятку, девочка захихикала, задрыгала ногами, и попала мне по рёбрам, отчего я взвыл.
— Прости, дедушка Док! — расстроилась Нагма. — Я случайно.
— Я знаю. Садись ровно, бери доску, и пиши: «М-О-Р-К-О-В» — и мягкий знак в конце не забудь. Помнишь, что я тебе говорил про мягкий знак?
— Он всё делает мягким! Как подушка! — веселится девочка.
— Какие слова с мягким знаком ты знаешь?
— Огонь! Тварь! Дрянь!
Мда, языковая среда — дело такое…
Закончив с письмом, переходим к литературе:
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет!
— Если жизнь меня обманет, — строго сказала Нагма, — я её стукну! Прямо в нос!
Глава 6. Проект «Кикатта»
На следующий день осчастливили аборигенов дарами и заодно снизили продуктовую повинность до молока и свежих овощей. Туземцы, однако, не расслабились, а напряглись. Абдулбаки насколько раз переспросил, отчего это мы такие добрые. То, что мы можем брать больше, но не берём, не укладывается у него в голове. Наверное, какое-то большое говно задумали. Я не стал его разубеждать, потому что без толку.
Постепенно перешли из экстренного режима в рутинный. Непосредственной опасности не наблюдалось, Абудулбаки с ежедневным чартерным ослом передавал устные сообщения, что чужаки вблизи кыштака не замечены. Днём мы береглись и не оставляли ворота открытыми, ночью о том, что граница на замке, громогласно сообщал на всю округу Багха.
За несколько дней разобрали и рассортировали склад. Нашли контейнер автономных светильников, которые расставили и развесили по всему замку. Это избавило нас от полуслепого вечернего спотыкания с коптилками. Аккумулятора в светящемся шаре хватает на неделю, а на складе есть зарядные крэдлы. Больше, к сожалению, электричество никуда не разведено, хотя оно определённо есть, холодильники ― тому наглядное подтверждение.
Из приятных неожиданностей — нашли несколько упаковок бумаги, вполне подходящей для рисования как карандашами, так и акварелью. Нагма в акварельные краски просто влюбилась, что приятно разнообразило пятна на её носу и щеках. У ребёнка талант колоризировать всё, включая собственную физиономию.
Наши уроки рисования стали взаимообразными — я учу её рисовать контур, она меня — работать с цветом. Беру её маленькую ручку в свою — и она заканчивает линию так же, как закончил бы я. Она кладёт ладошку на мою руку — и краска ложится так, как будто я настоящий художник. Видим мир глазами друг друга. Очень странное ощущение.
Я сажусь на стул, Нагма на мои колени, и мы рисуем вдвоём как один человек. Даже моя чёртова пресбиопия на это время отступает. Очков на складе никто не запас, а жаль.
Оружейные (предположительно) сейфы остались закрыты — Берана то ли не понимает приказов Калидии, то ли игнорирует их. Девушка считает, что некоторые приказы должны сопровождаться кодовым словом, но его знает только Креон. Неплохо владетель распорядился бывшей женой — сделал из неё пульт дистанционного управления замком. Теперь Калидия пытается хакнуть собственную мать, подбирая слова методом тыка. Это чертовски неэтично, а главное — безрезультатно, но она упорная девушка.
Алиана напрягается, не без оснований проецируя ситуацию на их отношения, но чувства превозмогают. Иногда жалуется мне на душевную чёрствость подруги, но потом сама же её оправдывает, — мол, виноват во всем Креон, а Калидия — жертва обстоятельств. Я не спорю, жертва так жертва, хотя её поведение, на мой взгляд, максимально далеко от виктимного.
Оболочка Калидии, напившись крови, разархивировалась из кокона и теперь висит в наполненном специальной жидкостью прозрачном цилиндре на складе. Жидкости две больших бочки, надолго хватит. Калидия периодически выгуливает своего экзосимбионта в окрестностях, скача по косогорам не хуже горной козы. Один раз вышла к Абдулбаки с целью показать, что, мол, демоны-демоны, бойтесь. Но он не боялся, а пялился, выпучив глаза, на выступающие в грудной части брони полушария. Эффект вышел сомнительный. Я, кстати, предупреждал, что так будет, но Калидия меня, разумеется, не послушала. Ещё и оскорбилась на такое неуважительное внимание аборигена, чуть башку старейшине не снесла. Когда она в оболочке, мысли её становятся короткими и агрессивными, этакий «боевой режим». Словно другой человек.
Свой авторитет она не подняла, зато поддержала мой — ещё бы, целую демоницу имею. У Абдулбаки сложилась в голове инфернальная, но логичная в местной парадигме картина — замок занял древний неуязвимый (пули не берут) колдун со своими жёнами — раскрасавицей Алькой (светлые волосы по местным понятиям — сразу Мисс Вселенная), суперженщиной Бераной (в изложении местных принесённый ей мешок превратился в «по ослу с поклажей в каждой руке»), жуткой самкой демона Калидией (с во-о-от такими сиськами!) и опасной, как ядовитая змея, беглой ведьмой Анахитой. Почему колдун? А как без колдовства старик такую кучу баб ублажает? То-то же.
В общем, Абдулбаки меня побаивается, что не мешает ему периодически канючить и требовать даров. К счастью, он не привередлив — ножик для себя, кастрюля или стеклянные бусы для жён, пакетик конфет для детей делают его счастливым примерно на неделю, после чего старейшина снова начинает намекать на компенсацию и премирование. Зато у нас каждое утро есть свежее молоко, овощи и зелень.
Рёбра мои зажили, только поднывают к перемене погоды. Могу неплохо предсказывать дождь. И почти привык к тому, что старик. Почти. Иногда спросонья забываю и пытаюсь вскочить с кровати. Организм наказывает прострелом в спине и головокружением. Быстрый подъём по лестнице требует постоять и переждать, пока перестанет колотиться сердце. Надо быть осторожным с едой — желудок принимает не всё. Надо избегать крепкого чая, особенно на ночь — давление скачет, не уснуть. Организм требует внимания, как ушатанный автомобиль, где всё, что не на проволоке, то примотано изолентой, и никогда не знаешь, что отвалится на следующей кочке. Но больше всего меня бесят зеркала. Так и не смог привыкнуть, что оттуда на меня смотрит какой-то мерзкий, старый, заросший седой бородой хрен. Избегаю зеркал, как вампир. Иной раз окинешь задумчивым взором приятные линии наклонившейся над плитой Анахиты, поболтаешь с ней, поулыбаешься, а потом хренак — зеркало. Как с разбегу об стенку — ну куда ты смотришь, старый хер? Мало ли, у кого фигура, это теперь не твоя забота. Сиди, вон, на солнышке, кряхти да попукивай.
Нагма окончательно вжилась в роль моей внучки. Когда мать ей напоминает, что это технически не совсем так, девочка на минуту озадачивается, но тут же забывает. «Дедушка Док», и всё тут. Я не возражаю, мне даже чем-то приятно. Маленькая непоседливая таблетка от одиночества.
Читает она уже неплохо, но за отсутствием книг единственным источником письменного слова остаюсь я. Девочка из горного села живёт бурной интересной жизнью, которая абзац за абзацем разворачивается на доске для маркера. Нагма требует новых и новых подробностей, мне приходится напрягать скрипящие, отравленные токсинами распада, старческие мозги. Может быть, эта активность слегка отдалит момент тесного объятия с Альцгеймером и этим, ну как его, ну, вторым… Вот, уже не помню. Ах, да, Паркинсон. «Здравствуй, Дедушка Склероз, ты подарки нам принёс? Здравствуй, Дедушка Маразм, мне бы твой энтузиазм…»