***
Сквозь стены барака дул холодный осенний ветер. Амари горько рыдал, ничком лёжа на продавленной кровати, и вот уже два часа не мог успокоиться. Боль рвала сердце на клочки, и как хотелось, чтобы оно не выдержало! Только не чувствовать, не вспоминать прошлое. Но жестокая память вновь и вновь являла образы минувшего времени. Обеспокоенный и сосредоточенный, потом понимающий взгляд крон-принца. Его крепкие руки, мягко приобнимающие за плечи. Почему он не вызвал стражу? Почему не убежал в момент слабости своего убийцы, почему не оттолкнул?
Как сам Амари… нет, какой же он Амари? Как Василий вообще мог всадить кинжал в живот того, кого так любил? Преданно, верноподданнически.
Рогнеда ходила рядом, до крови искусав ногти. Любимый не реагировал на неё, с головой уйдя в переживания, а она даже не могла понять, почему он так убивается. Да, можно переживать из-за смерти крон-принца, но чтобы так, по прошествии кучи лет?
А ведь его сумасшествие могло быть вызвано именно смертью того, кем он притворялся. И слова Натрияхлоридия задели что-то в душе любимого, из-за чего сработал триггер. Девушка резко остановилась, всё существо переполнила удушающая ненависть.
«Король! Это он виновен в том, что Амари теперь такой! Что мешало ему утонуть? Почему люди не разорвали его на площади, ведь его так ненавидели? Что за слепое верноподданничество?».
- Солёная сволочь… я отомщу. Я отомщу! – Прохрипела она, сжимая кулаки и не обращая внимания на боль в ладонях, куда впивались ногти.
Амари громко застонал и снова разрыдался. Девушка резко развернулась, готовая наорать… но она смолчала, а из глаз потекли жгучие слёзы. Сумасшедший. Сможет ли он хоть когда-нибудь успокоиться? Они здесь, казалось, целую вечность, а Амари только и делал, что смотрел в одну точку, то вдруг падал и рыдал, корчась от внутренней боли. Очки ему уже не мешали: выбросил ещё в первый день.
Сейчас влюблённые снова были самими собой. Рогнеда и с любимого сняла личину: чтобы не попался, если кто случайно набредёт на этот заброшенный барак.
Девушка поначалу пыталась успокоить Амари, давала ему успокоительное, которое воровала с помощью освоенной телепортации. Так они и с голоду ещё не умерли. Но мужчина был безутешен. Ночами звал покойного и просил покарать своего убийцу.
Девушка резко развернулась и, подхватив куртку, выбежала на промёрзшее поле. Хотелось успокоиться, не слышать рыданий. Боль за любимого и злость, что ничего не помогает, выедала её. Так не могло больше продолжаться! Вот только помощи просить не у кого. Глаза застилали слёзы, она бежала, не разбирая дороги, будто хотела избавиться от собственной жизни, догнать ту, в которой не будет потрясений и страдания.
Василий в бараке сжался в комок и до крови вгрызся в свою кисть. Глухое отчаяние сменилось отторжением – к себе, к миру, к судьбе, которая так искалечила его разум. И к смерти крон-принца.
- Не умирай, - прохрипел он, обращаясь к далёкому, смутному образу. – Ты не умер. Ты просто не мог. Король Амари… король…
Горло сдавил спазм. Снова рыдание, хотя казалось, уже не осталось слёз. Истерзанный разум всё показывал и показывал коридоры дворца и ещё живого Амари. А потом – отражение Василия. В какой-то момент они сплелись, и мужчина протянул руку вперёд, безумно глядя перед собой.
- Не умер… кровь… я ранен, но жив! Я Амари… Праматерь, я Амари, - слёзы вновь потекли, но это было страшное облегчение. – Я живой… какое счастье! Как это прекрасно…