Группа «непримиримых критиков» брала на себя роль защитников экономических интересов страны, а не только своей отрасли, что, с одной стороны, резко повышало шансы на легитимацию призывов бойкотировать ВТО, а с другой – давало возможность переплавить протест в политический капитал, сделать борьбу с ВТО визитной карточкой политической платформы. Напомним, что К. Бабкин являлся не только совладельцем крупного бизнеса, но и основателем, лидером «Партии дела».
Что давало возможность части бизнеса занять такую позицию? Почему они не побоялись противостоять генеральной линии, которая формально шла от Министерства экономического развития, но реально (и все это понимали) поддерживалась на самом верху? Помимо убеждений, темперамента тех, кто выбрал стратегию «голоса», роль играли и вполне объективные факторы. Протест был обусловлен очевидными угрозами для аграрного машиностроения при вступлении в ВТО. Дело не только в конкуренции со стороны дешевого импорта, но и в сокращении поддержки внутреннего рынка через систему субсидирования покупки отечественных тракторов и комбайнов. Решимость представителям аграрного машиностроения придавали три обстоятельства. Во-первых, социальная значимость их бизнеса, поскольку на предприятиях «Ростсельмаша» были заняты тысячи людей, и это не аграрии, рассеянные по территории страны, а тысячи компактно проживающих рабочих, которые в случае безработицы могут взорвать спокойствие городов. Во-вторых, протестная позиция поддерживалась значительной частью населения России, и ставка на референдум была вполне оправданной. Опросы общественного мнения свидетельствовали о падении популярности ВТО по сравнению с десятилетней давностью, когда больше половины населения (56 %) поддерживали присоединение к ВТО и только 17 % были «против», в то время как летом 2012 г. сторонников и противников этого шага стало соответственно 30 и 25 % [Исследование ВЦИОМ… 2012]. И наконец, в-третьих, активы группы «Ростсельмаша» включали заводы по производству комбайнов в Америке и Канаде, что облегчало задачу перелива капитала в случае неблагоприятной конъюнктуры в России. При таком раскладе публичный протест был оправдан, и у бизнеса на руках были «карты», которые давали шансы на выигрыш.
Вторая группа аграрных бизнесменов позиционировала себя как «конструктивных критиков»; они не выступали против ВТО, но активно обсуждали условия вхождения в эту организацию, предусмотренные для той или иной отрасли. Их позиция сводилась к следующему: «мы готовы поддержать власть, ведущую страну в ВТО, в обмен на отеческую заботу о нашем бизнесе». Ассоциации выстроились в очередь по доведению до властей своих предложений по устранению проблем, порождаемых новыми условиями. Риторика этой группы имела два регистра: сдержанные, подчеркнуто нейтральные суждения о целесообразности вступления в ВТО контрастировали с эмоционально яркими призывами исправить допущенную по отношению к той или иной отрасли несправедливость.
Провозглашался лозунг: «Протекционизм, как принцип – это плохо, но наш случай – исключение из правил». Особенно трогательно и наивно звучали предложения отложить подписание итоговых документов, чтобы еще раз подумать, как привести их в соответствие с интересами той или иной отрасли. Принципиальная установка на защиту отдельных аграрных сфер, а не всего российского АПК отличала эту группу от непримиримых борцов с ВТО, чью позицию квалифицировали как «неконструктивную» и всеми способами от нее дистанцировались. Очевидно, что такая стратегия не предполагала широкой консолидации бизнеса. Наоборот, чем меньше круг тех, кто докажет свой статус «исключительного случая», тем эффективнее пройдут переговоры с властью. Таким образом, прослеживался курс на размежевание, на изолированность усилий бизнеса. Это объясняет, почему открытые площадки для переговоров с властью накануне присоединения к ВТО (например, конференции с участием представителей министерств экономики и сельского хозяйства) были проигнорированы многими крупными бизнес-ассоциациями, не желавшими сливаться с широким фронтом недовольных. Возникла своеобразная конкуренция по представлению себя в качестве жертвы «в целом верного курса на ВТО». Стратегия «виктимизации»[6]приобрела состязательный характер, рисуя картину потенциальных рисков в разных сферах сельского хозяйства, а презентация себя в качестве жертвы стала основной рамкой легитимации требований бизнеса.