Это был маленький человечек с ужасающе безобразным телом, хотя и с довольно сносной физиономией, которой его вечная рассеянность придавала растерянный вид, никоим образом, если вы знали характер принца, не внушавший доверия.
Его жена была очаровательной особой, которая, по словам принцессы Пфальцской, разыгрывала из себя красавицу.
Принц де Конти никогда не любил никого, кроме своей матери, мадемуазель де Блуа, которая была дочерью мадемуазель де Лавальер и звалась великой принцессой де Конти; тем не менее мать и сын вечно пребывали в ссоре. В минуту плохого настроения великая принцесса решила построить себе дом подальше от особняка своего сына и наняла для этого рабочих; к несчастью, едва только фундамент дома был заложен, принцесса помирилась со своей обезьяной, как она называла сына, и рабочие были уволены. Однако в семье Конти хорошая погода бывала редко. Вспыхнула новая ссора, а вслед за ней вернулись рабочие; в итоге это вошло у принцессы в привычку: при каждой размолвке с сыном она призывала рабочих обратно, так что по одному лишь взгляду на ход строительных работ можно было понять, как сосуществуют великая принцесса и ее сын; если строительство дома продвигалось, это означало, что они жили как кошка с собакой; если строительство забрасывалось, это означало, что семейная жизнь сына и матери делалась превосходной.
Помимо упомянутых недостатков принц де Конти имел еще один недостаток, куда более серьезный, угрожавший роду Конде-Конти пресечением, если бы продолжить этот род, кроме самого принца, было некому, недостаток, на который мы можем лишь намекнуть и который, тем не менее, не мешал ему ревновать жену и усердно посещать злачные места.
Именно разговорами о последствиях очередного визита в одно из упомянутых нами мест веселили себя втихомолку придворные, явившиеся вечером 1 сентября 1715 года с визитом соболезнования к Филиппу II.
На другой день должно было состояться заседание Парламента, которому предстояло принять решение о законности завещания Людовика XIV.
Будущий регент был расположен к тому, чтобы купить себе регентство.
Поскольку первый президент де Мем был ставленником г-жи де Ментенон, думать о том, чтобы привлечь его на свою сторону, не приходилось.
Господин де Гиш, как считалось, был тесно связан с узаконенными принцами.
Господин де Гиш командовал полком французских гвардейцев и был весьма важной особой; он получил шестьсот тысяч ливров и ручался за своих солдат.
Рядовым французским гвардейцам предстояло скрытно занять дворец Правосудия, в то время как офицеры и отборные солдаты, одетые в цивильное платье, а не в мундиры, должны были рассыпаться по залу.
Что же касается президентов Мезона и Ле Пелетье, то они стояли на стороне герцога Орлеанского; он называл их своими ручными голубями.
Д’Агессо был предан принцу; Жоли де Флёри обещал ему выступить с речью в его пользу.
Молодые советники не должны были колебаться в выборе между старухой — так все называли г-жу де Ментенон — и герцогом Орлеанским.
Старые советники не могли устоять перед возможностью вновь обрести право делать ремонстрации, которое им обещали возвратить.
Наконец, герцогов и пэров должна была соблазнить обещанная им вполне определенно прерогатива оставаться с покрытой головой в то время, когда первый президент собирает их голоса.
Испания, из-за старой обиды, которую испанский король питал к герцогу Орлеанскому, заигрывавшему с его женой, Испания, повторяем, через посредство князя ди Челламаре угрожала не признать регентство герцога, однако лорд Стэр, действуя от имени Англии, обязался признать его и согласился подняться во время заседания на балкон вместе с аббатом Дюбуа.
Лорд Стэр занимал очень хорошее положение при дворе покойного короля и был обязан этим хорошим положением одному своему поступку, чересчур своеобразному для того, чтобы мы о нем не сообщили.
Однажды Людовику XIV сказали, что из всех членов дипломатического корпуса лорд Стэр, вероятно, лучше всех умеет проявлять должное почтение к коронованным особам.
— Поглядим, так ли это, — промолвил Людовик XIV.
Как раз в этот самый вечер лорду Стэру предстояло сесть в личную карету короля.
Стоя у подножки кареты, лорд Стэр со шляпой в руке скромно ждал, пока король займет свое место.
— Поднимайтесь, господин Стэр, — внезапно произнес король.
Лорд Стэр тотчас прошел впереди короля и первым поднялся в карету.