— Мне сказали правду, сударь, — заявил Людовик XIV, — вы в самом деле самый учтивый человек из всех, кого я знаю.
Понятно, что эта учтивость состояла в том, чтобы без всяких возражений подчиниться королю, хотя было неслыханно, чтобы кто-то прошел впереди Людовика XIV и первым поднялся в его карету.
Лорд Стэр умел подчиняться без возражений, даже если данный ему приказ был неожиданным, странным, неслыханным. Так что с этого времени лорд Стэр стал в глазах великого короля самым учтивым человеком в Европе.
Порой забавные истории будут удалять нас от нашего повествования, но не от нашего сюжета: история Регентства, в сущности говоря, представляет собой всего лишь большой сборник забавных историй.
Беседуя с кем только можно, подкупая г-на де Гиша, умасливая лестью г-на д’Агессо и г-на Жоли де Флёри, пожимая руку лорду Стэру, помыкая принцем де Конти, отыскивая глазами молодого герцога де Фронсака, уже являвшего собой немалую силу, и обмениваясь вполголоса репликами с г-ном де Сен-Симоном, герцог Орлеанский принимал все меры предосторожности, связанные с намеченным на следующий день заседанием.
Часть ночи герцог Орлеанский провел в своем кабинете вместе с кардиналом де Ноайлем, тем самым, кому было поручено передать сердце покойного короля иезуитам и кто сказал, передавая им его:
— Святые отцы, теперь в вашем владении это сердце, всегда удостаивавшее вас своей дружбы и своего доверия, ибо великий король, смерть которого мы оплакиваем, всегда нежно любил вас.
Вместе с кардиналом герцог принял последние меры предосторожности, касавшиеся предстоявшего дня.
Наконец, этот долгожданный день наступил.
Рассвет застал герцога Орлеанского полностью готовым к предстоящей битве.
В восемь часов утра Парламент собрался под председательством Жана Антуана де Мема.
Был зачитан указ, содержавший официальное сообщение о смерти короля.
Затем, со всеми почестями, какие полагались королевским сыновьям и внукам, в зал ввели герцога Орлеанского.
Минуту спустя туда вошел герцог Менский, сопровождаемый графом Тулузским.
Герцог Орлеанский в свой черед пересек помост для судей и адвокатов и занял место выше герцога Бурбонского.
Пока он шел, г-н де Гиш глазами указал ему на своих людей.
Пока он располагался среди герцогов и пэров, г-н де Сен-Симон подал ему знак.
Когда он вошел в зал, лорд Стэр почтительно поклонился ему с балкона, где позади него, в полумраке, можно было различить гримасничающее лицо аббата Дюбуа.
Как видим, все были на своих местах.
Сражение началось с речи первого президента.
Все знают подробности этого достопамятного заседания, когда всего за несколько часов было камень за камнем разрушено здание, которое г-жа де Ментенон, отец Ле Телье и незаконнорожденные принцы так старательно возводили в течение десяти лет, проявляя при этом терпение и сноровку. Как и предвидел Людовик XIV, завещание и приписка к нему были аннулированы.
— Мы всемогущи, пока живы, — сказал великий король, — мертвые, мы бессильнее любого простого смертного.
Политическая власть, военная власть — все было отдано в руки герцога Орлеанского. Он должен был стать всего лишь председателем совета регентства, а был назначен регентом; командование отрядами военной свиты короля должно было быть отдано герцогу Менскому, а его отдали Филиппу И; герцог Менский должен был распоряжаться должностями, бенефициями и государственными постами, а унаследовал эту привилегию герцог Орлеанский. Кроме того, герцог Орлеанский получил право формировать по своему разумению регентский совет и даже все нижестоящие советы, какие ему будет угодно учредить. Герцог Менский сохранил за собой лишь главный надзор за воспитанием короля.
Что же касается герцога Бурбонского, который мог быть допущен в совет регентства лишь по достижении двадцати четырех лет, то герцог Орлеанский потребовал допустить его туда немедленно и добился своего.
Единственными оставленными в силе статьями завещания были те, что давали маршалу де Вильруа звание гувернера юного короля Людовика XV, а герцогине де Вантадур — звание его гувернантки.
Впрочем, ничего удивительного в сохранении завещательных распоряжений, касавшихся герцогини де Вантадур, не было: невозможно было отстранить королевскую гувернантку от исполнения ее обязанностей, не осудив ее действий.
Должность королевской гувернантки вводила ее в число высших должностных лиц, состоявших при короле.