— Чем выше ставки, тем выше риск, ты прекрасно это знаешь. И хватит уже об этом. Всё кончилось. Не так, как мы хотели, но ведь и не так плохо, как могло случиться при таком неудачном раскладе.
Через несколько дней Екатерина-Мария не утерпела и написала письмо Филиппу, в котором с головой выдала свою подругу. "Езжай в Сомюр и забирай её оттуда. Если она ни о чём не думает, то ты должен позаботиться о своём ребёнке, пока Регина окончательно всех не погубила. Вытащи её из Анжу хоть за волосы, даже если надо будет перешагнуть через труп Бюсси. Когда родится дитя, Регина опомнится и сама тебе благодарна будет. Послушай меня, послушай своё сердце и поезжай за ней!" — писала герцогиня, снедаемая дурным предчувствием. Ну не верила она, что вся эта история с бурным романом между братом и сестрой не закончится катастрофой. Слишком яркими и буйными были эти Клермоны, слишком многим встали поперёк горла в последнее время. До Гизов докатились слухи, что у короля появились подозрения по поводу того, а не готовится ли в Анжу заговор? Уж больно зачастил туда губернатор и странно затихли две главные смутьянки графиня де Ренель и герцогиня Монпасье. А подозрения короля, как было хорошо известно герцогине, обычно ничем хорошим не заканчивались. Бюсси слишком легкомысленно обошёлся с Маргаритой, а кому как не Екатерине-Марии было знать, на что способна оскорблённая женщина. Но ей было мало дела до безопасности Луи, другое дело, что Регина, будучи рядом с ним, могла тоже пострадать. И вообще эта история всё отчётливее начинала пахнуть тюремной гнилью и костром инквизиции, а Гизам эти запахи не нравились. Она уже поняла, что ни кардинал, ни Генрих Гиз пальцем о палец не ударят для спасения другого человека, а если запахнет жареным, то первые же и отдадут Регину на растерзание короля, лишь бы самим откупиться. При других обстоятельствах она бы и сама так поступила, но графиня де Ренель умудрилась даже разделить Гизов на два лагеря, где Екатерина-Мария и Шарль оказались на её стороне и теперь ломали голову над тем, как же ей помочь. О беременности Регины она, правда, не сказала Шарлю. Не нужно ему было этого знать до поры до времени, не то вообразит ещё себя возможным отцом и наломает сгоряча дров.
А вот Филипп, по твёрдому убеждению Екатерины-Марии, имел право всё знать.
Но письмо герцогини не застало Филиппа — он в этот день как раз уехал в Кале, встретить корабль. А по дороге к замку его встретил перепуганный, запыхавшийся слуга. Он передал графу несколько писем, которые успел схватить с его стола, и предупредил, что в замке графа ждут люди короля. Филипп подозревался в сговоре с графом де Бюсси против короля Франции и должен был быть доставлен в Париж под арестом.
— Обыск уже был? — стремительно бледнея, спросил он слугу, понимая, что если в руках короля окажется его переписка с герцогом Майенном, мало не покажется никому, а самое главное, под удар сразу попадала Регина.
— Да, но ваш оруженосец успел спрятать ларец с письмами на мельнице.
— Где? А что он там-то делал?
— Так у мельника же дочка красавица, вот господин Арель туда дорожку и протоптал. Он первый солдат заметил, сразу сообразил, что дела плохи, бумаги все, которые нашёл, сгрёб и на мельницу. А эти письма недавно пришли, уже без вас, он велел их вам передать, вдруг что важное.
— Наверняка должно быть. Иначе с чего бы королю посылать за мной солдат. Что ж, Николя, возвращайся назад. Ты меня не встречал и где я могу быть, не знаешь.
Филипп щедро отсыпал верному слуге горсть золотых монет, понимая, что другого случая отблагодарить его может и не появиться. Торопливо перебрал пачку писем, остановился, увидев на одном из них решительный почерк герцогини де Монпасье и предчувствие того, что это письмо связано с появлением солдат, холодком прокатилось по сердцу. Филипп сорвал печать, начал тревожно вчитываться в строчки, меняясь в лице. Сопровождающие его заметили, как он побледнел, покачнулся в седле, закрыв глаза, и обескровленные губы его зашевелились, словно в тишайшей молитве. Один из оруженосцев поспешил на помощь, но Филипп мягко отстранил его:
— Всё в порядке, со мной ничего не случилось, — но в глазах его билась, перехлёстывая через края, непонятная смесь боли и радости, искрящегося счастья и горького страдания.
— Что с вами, ваше сиятельство? — всё же спросил оруженосец.
Филипп качнул головой, снова вернулся к письму и, дочитав его, развернул коня:
— Я еду в Анжу. Вы возвращайтесь в замок, скажете, что сопровождали меня и графиню де Ренель в порт, откуда мы на её каравелле "Stella Mare" отплыли в морское путешествие, а вам я приказал вернуться. Анри, Жан, Франсуа, вас я освобождаю от службы. Можете возвращаться домой или ехать в Париж, я не хочу, чтобы вы отвечали за мои поступки перед кем бы то ни было. Прощайте. И — молитесь за меня.
Он пришпорил коня, не дожидаясь ответа, и вихрем помчался по пыльной, запорошенной опадающей листвой дороге. Двое из оруженосцев, Анри де Роан и Франсуа Ботрю, переглянувшись, последовали за ним, остальные же, выполняя приказ, продолжили свой путь к замку.
Загоняя коней, мчался Филипп в Сомюр вместе с верными оруженосцами. Он сказал им, что должен спасти графиню де Ренель, даже если ради этого придётся рискнуть собственной жизнью и нарушить верность королю, но даже это не остановило юношей, однажды присягнувших на верность графу. Они готовы были выступить вместе с ним с оружием в руках даже против короля и святой инквизиции. А Филипп действительно готов был ввязаться в любую войну, в любой заговор, чтобы спасти любимую. И ребёнка, которого она ждала. Его ребёнка.
Он мог уступить Регину своему другу, которого она любила, которого она выбрала сама, но уступить мать своего дитя он не мог. И потому он летел в Анжу, решительно настроившись забрать принадлежащее ему, пусть даже ради этого придётся схлестнуться с Луи насмерть.
А в замке Сомюр Регина проснулась от леденящего ужаса. Она сама не могла понять, что так напугало её во сне, но на её истошные крики сбежалась прислуга.
— Где Луи? — она лихорадочно вцепилась в руку перепуганной Софи.
Та беспомощно пожала плечами и протянула хозяйке записку графа. Регина безрезультатно пыталась прочесть её, но знакомые с детства буква никак не желали складываться в слова, а если слова и получались, то она всё равно не могла понять их смысла. В это время в раскрытое окно долетел яростный стук в парадные двери.
— Что происходит, чёрт возьми?! — накинулась Регина на бестолково переглядывающихся служанок.
В спальню вбежала запыхавшаяся горничная:
— Приехал граф де Лорж и требуют немедленно принять его.
— Филипп?!
Один звук этого имени мгновенно развеял все ночные страхи и ненадолго заставил замолчать колокольный набат тревоги, звенящий в сердце Регины.
Кое-как завернувшись в халат, растолкав суетящихся вокруг служанок, Регина, придерживая обеими руками тяжёлый живот, неуклюже стала спускаться по лестнице. Навстречу ей, шагая через три ступени, спешил Филипп де Лорж. "Сейчас он увидит, какой безобразной я стала, и, наверное, даже не узнает меня. Или тут же уедет, забыв, зачем так спешил", — мелькнула в голове Регины горькая мысль.
Но Филипп словно и не заметил её подурневшего, поблекшего лица. Он видел только её глаза, огромные, прозрачные, испуганно-обрадованные. Видел протянутую к нему тонкую руку. Слышал знакомое дыхание и тихий, срывающийся голос, зовущий его по имени. Ещё один шаг — и его певчая птица, его горькое счастье снова оказалось в надёжном кольце его рук. Она была всё так же прекрасна и желанна. И совсем не важно было, что, быть может, минуту назад её держал в своих объятьях другой — ребёнок, которого она носила под сердцем, был его, Филиппа графа де Лоржа, сыном. Его плотью и кровью. И это искупало все её ошибки и измены, всю ложь, которую ему пришлось когда-то проглотить. Это искупало убийство Анны и кровосмесительный грех с собственным братом, ради которого Регина бросила его. Сейчас она была матерью его ребёнка.
С мучительным стоном Филипп прижался губами к пушистому облаку её волос. Регина громко всхлипывала у него на груди и сбивчиво что-то пыталась ему объяснить. Филипп взял в ладони её лицо: