Теперь уже Мите разрешали все, а он, наивный, думал, что сломал, наконец, эту стерву в белом халате — завотделением, даже не подумал, что это не к добру, разрешение не к добру! Тогда только и разрешили, когда ясно стало, что уже все равно, правда, Рябинин накануне удивлялся и был счастлив, что вытащат! но за сутки столько уже изменилось, раньше приступы шли к ночи, в эти же сутки они шли через три-четыре часа, все расползалось, но что же было делать! вся эта неделя была тяжелой, но он сам, в понедельник и во вторник, когда случилось, отсутствовал, появился только в среду, во вторник, правда, звонил в больницу, хотя и звонить почему-то не поднималась рука, было неловко звонить, на работе шел вечер, он не пошел в больницу, звонить поэтому было неловко, но позвонил; отвечали сухо, но, правда, сказали, что ничего, без изменений: либо не знали, либо скрыли, а мать уже лежала в реанимации! (и вот он доверил этому ответу, стандартно-обезличенному, прошедшему через несколько рук, стертому, потерявшему свое существо), он же весь вечер протанцевал: шейк, твист, все, что попадалось, танцевал все подряд, и медленные, и быстрые танцы, и все выбирал, с кем бы получше! к тому же еще много выпили, обычно это все Сажин устраивал, но здесь как-то несколько человек сразу предложило сбегать, сходить, решили даже устроить домашний стол, секретарша шефа, Каныхина, жила через дорогу, у нее полдня жарили блины, и Лемин все набивался в помощники, обхаживал Каныхину, хотя это и было опасно из-за главного, который и сам ей явно уделял внимание, Лемин все же пошел и полдня помогал ей, странно, но Митя днем несколько раз об этом вспомнил, пока вечер еще только приближался, вечером же, в отличие от обычного, выпил много, куда-то его понесло; Каныхина села с ним рядом, что было неожиданно, Лемин его предупредил, что он сам рассчитывает на Каныхину, чтобы Митя учитывал, что ей нет еще и восемнадцати! вдруг показалось, что все надо бросить и бежать в больницу, но остался, позвонил только сестре, была его племянница Римма: мама в школе, а она готовится к коллоквиуму, так что сегодня у бабушки никого не будет, а ты? спросила Римма. Меня тоже не будет, сказал Митя твердо, и тут тоже перед ним встало прежнее: посмотрим, как ты попрыгаешь! не совсем это, а еще, пожалуй, похуже: а что ты будешь делать потом? сестричка? (тут он не стал молиться, клясться, ничего самому себе не объяснял, не оправдывался, все перед ним вставало жестко и ясно, он только налил стакан водки, и лихо, как было очень давно, лет пятнадцать назад, в институте, еще до того, как познакомились они с Надей, еще на втором курсе, когда отправлялись они на целину, и еще провожал его в Барнаул его лучший друг Саня; нары были в три ряда, и они пили из железных кружек, по полной, а запрокинуть голову никак было нельзя, он еще тогда поперхнулся, но все же как-то выгнулся ловко и все вливал в себя, и никак не мог допить, все, что оставалось, но как тогда было счастливо! (хотя, от чего?) и оказалось, что Надя была в соседнем вагоне, он еще тогда отметил, что когда станет трезвым, назавтра, надо будет подъехать! а потом не подкатывался еще целый год, все смотрел со стороны, примерялся), —
— как же я мог ее оставить, думал Митя, оттого ли это все, оттого ли, что не спросил тогда про чашку со змеей, или просто срезалось, выпиливалось нутро кем-то, собственное его нутро, настолько, что теперь он сам этому помогал, подбирал лобзик, тщательно обпиливал собственные края; почему же так? Кто же нас отъединяет друг от друга? Почему же мы так? Приди я в понедельник, во вторник, осталась бы мать! как было мало надо: только прийти! — тогда она еще не была в реанимации, когда он пришел в среду, как было неожиданно: на постели матери лежала другая женщина, красиво, гладко зачесанная, но как же, хотел крикнуть Митя, как же так! просто заменили?! почему же никто, ничего не сообщил?! просто заменили?! Ваша мама в реанимации, сказала Мирзоева, а та все расчесывала гребнем волосы, красивая, холеная женщина, а я оттуда, сказала она;
Митя побежал в реанимацию, пробежал все отделения, ни сестер, ни врачей почему-то не было, нашел мать, как она была счастлива! вчера думала, умру, сказала она, думала, умру, — смеялась она, а сейчас уже ничего, и задрожал подбородок, вот это был единственный раз! единственный! но как она была счастлива, что он пришел! а в глазах стояли слезы. Господи, подумал Митя, по почему же мы так?! Кто же нас разъединяет все это время! Почему?! Но ничего не говорил, а только гладил ее руку, только гладил, это его наказывал кто-то, и тут же вспыхнуло голубоватым телеэкранным светом: кто-то