Потом выступил начальник полиции, некий Сагайдачный. Этот говорил с польским акцентом. Мне тошно было слушать проходимца, и я потихонечку начала читать купленную для Маринки книжку. В нее исподтишка заглядывали соседи и жадно ловили заголовки: «О Чапаеве», «Два медведя», «У Ильича», «Письмо Ворошилову». Человек, сидевший справа от меня, которого я, помнится, где-то встречала, потихоньку спросил:
— Купили? Где?
— В книжном, возле оперы.
— Надо будет зайти туда. Мальчик бегает по улице, в школе не учится.
Вскоре совещание закончилось. Что же, пан Форостовский, спокойствие будет сохранено. Скорее бы только ваши друзья окончательно «сократили линию фронта» и оставили Киев вместе с вами!
23 февраля
Праздничное настроение не оставляло весь день. Дата ведь какая: День Красной Армии. Той самой армии, которую газета «Новое украинское слово» уже не раз уничтожала, разбивала наголову, стараясь убить в наших сердцах веру в то, что грянет все же гроза над захватчиками, испепелит их.
…Бреду сегодня на работу по талым водам, запрудившим улицы, и вижу: во дворе дома № 69 по Копыловской улице необычное оживление. Надо сказать, стоявший там на подпорках очень старый двухэтажный дом недавно снесен по распоряжению управы, и теперь на участке одиноко стоит огромная уборная. Вокруг нее суетятся немецкие солдаты. Их много — человек, пожалуй, сто. Вероятно, они из той воинской части, которая разместилась в соседнем доме.
Что же делают немцы? Я остановилась на мосточке нашей куреневской речки, не имеющей названия, и стала наблюдать. Ага, это утренняя муштра. Вот по команде выстроились, шагают, падают, затем бегут. Большинство солдат — пожилые, лысые, а двое — верить ли глазам? — горбатые. Быстро же иссякают резервы безумного «фюрера».
Рядом со мной остановился какой-то мужчина:
— Что это они делают?
— А вы что, не видите? Готовятся к решительному и окончательному удару и наступлению. Спасают Европу.
Человек от души засмеялся и, видимо, хотел что-то сказать в том же духе. Но в это время к нам направился полицейский в немецкой форме. Мы перевели глаза на русло речки и замолчали. А полицейский облокотился на перильце мосточка и сказал нам:
— Собираться на улицах группами запрещено, особенно в тех местах, где обучается немецкая армия.
Чтобы не фыркнуть со смеху, я быстро ушла. Незнакомец двинулся в противоположную сторону, по-дружески бросив мне: «До свидания».
Я не вытерпела и оглянулась. Полицейский в горделивой позе стоял на мосточке, а шеренги немцев брали атакой уборную — воображаемый опорный пункт.
Расписавшись о явке на работу, я встретила Петра Митрофановича. Спускаясь со мной со второго этажа, он тихонько произнес:
— Сегодня срочная встреча там же. Достал кое-что интересное…
Когда я была занята приемом контрольных списков на мартовские хлебные карточки, молодая женщина с моего участка вполголоса сказала:
— Наши уже в Золотоноше…
— Где вы об этом слышали?
— Да на базаре.
В День Красной Армии народ был щедр на радостные новости. И хотелось, так хотелось верить им.
…Весь день сегодня светило солнце. А сейчас, ночью, по небу шарят прожекторы.
8 марта
…Давно, так давно это было: торопясь в день 8 марта в школу, я знала, что после уроков меня ждет обязательный подарок от тебя, Михайлик. Но что же ты мне подарил в последний раз? Вспомнила: красивое, дорогое однотомное издание переписки А. С. Пушкина и большой шоколадный торт. Школьники преподнесли мне чайный сервиз — знак уважения к классному руководителю. Я скрыла от них свое недовольство таким подарком, мне куда больше была бы по душе обычная книжка с наивной и искренней детской надписью.
Утром меня разбудили три женщины с нашего участка. Сонная, испуганно смотрю на них: какое-нибудь несчастье? А они смеются:
— Пришли поздравить с нашим праздником! Сейчас ведь женщина женщину поздравляет. Мужчины-то на фронте.
Но кто же меня поздравляет? Лица знакомые, а фамилии не помню.
— Мы сейчас уйдем, рано еще. Вы спите. Забежали к вам по дороге, идем на Подол.
И быстро ушли, поговорив о чем-то на кухне с мамой. Заснуть я уже не могла. Со всех сторон обступили мысли. Мама, увидев, что не сплю, говорит: