— Ой, ой, ой!
— Гляди, гляди!
— Ой, ой, ой!
Звезды погасли, расцвели ракеты. В небе гудели моторы самолетов.
Жадное любопытство, радость, желание воочию убедиться в том, что прилетели наши, гнали людей из укрытий. Видимо, не у одной меня воображение рисовало заманчивую картину. Вот сейчас наши самолеты разбомбят фашистов. Уцелевшие гады убегут, отступят, и два года оккупации исчезнут, как ужасное сновидение.
Ракеты горели в небе счастливыми надеждами, горели долго, одни гасли, другие зажигались. Летели разноцветные гадюки — разрывные пули; покачиваясь, снижались осветительные ракеты. Зенитки били и били, но цели поразить, к счастью, не могли. Экипажи наших бомбардировщиков действовали спокойно и уверенно, улетать не спешили. Это радовало всех. Соседи перекликались:
— Слышишь, уже сыплют, сыплют бомбы!
— Вот еще, слышишь?
Зенитки разогнали всех по домам. Небо рвалось на куски. Звенели окна, сверкало в глазах. Полнеба покрылось багрянцем зарева. Во всех концах города вспыхнули пожары.
А самолеты гудели все сильнее, с гневом, с ярой ненавистью к врагу, с непреодолимым желанием гнать его со своей земли.
— Не выходите из домов!
— Чего высунулись?
— Ой!
Кто-то забрался на стол, поближе к окну, кто-то высунулся в дверь, которую вырывало из рук. Люди ловили относительно тихую минуту, чтобы перебежать к соседям. Так было у нас, так было в окружающих дворах… Полчаса. Час. Еще час.
Дети уснули. Зенитки бьют сильнее и чаще, но опять-таки напрасно. В ответ им бомбы, бомбы…
Признаюсь, бывали мгновения, когда от страха останавливалось сердце. Ведь самолеты проносились и гудели, казалось, над нашими домами, а по ним бешено били зенитки. Тогда мы, как малые ребята, жались к матери. Однажды в такую именно минуту откуда-то подвернулся под ноги кот, он возился тут еще с вечера, ловил увертливого мышонка. Тут тряхнуло, бахнуло над головой, и кот упустил мышь. Мы все попадали, а потом хохотали до слез…
Во дворе светло, в свете ракет — цветущие вишни, яблони, груши, куст белой сирени. Но прекраснее всего в ту ночь были наши самолеты-нежно-серебристые, проворные, бесстрашные…
Усталость валила с ног, но я не ложилась спать. Не спали и соседи. Бомбили уже дальше, где-то за городом. Лай зениток стих. Зарево видно было до утра.
Начинало светать. В наступившей тишине послышалось кваканье лягушек. Завел было песню соловей, но вдруг оборвал ее, — должно быть, охрип с перепугу и улетел отдыхать.
Утром в «представительстве» все толкуют о событиях минувшей ночи, похваляются друг перед дружкой:
— Вас, должно быть, только краем захватило. А вот у нас…
Разговоры о воздушном налете продолжались весь день. Почти никто не работал, перебегали из угла в угол. Посетителей не было. Но есть и такие, которые не радуются: со страху заболела начальница отдела труда — женщина с каменным сердцем.
14 мая
Тихая и очень лунная ночь. Значит, налета не жди. Хочется писать.
Зоя уже не отсиживается в погребе. По моему совету ее мать спокойно пошла на биржу с паспортом дочери и метрикой, проштампованной и подписанной еще до сдачи мной дел загса. Домой она вернулась с броней.
Чтобы не волноваться за Женю Закревскую (пока вернется — чего только не передумаешь), решила сходить к ней. Эта не только укрывается от «прекрасной Германии», но и наотрез отказалась работать на оккупантов. Не трудилась еще ни одного дня, все увиливала. Регистрационная карточка их дома с номером «А» таинственно исчезла еще год тому назад.
Когда я спросила, есть ли у Жени броня, ее пожилые родители попросили меня:
— Пожалуйста, придумайте что-нибудь, потому что этого листочка у дочери нет, а ехать она, понятное дело, не хочет.
— Скрываюсь и буду скрываться. Повешусь, но не поеду, — сказала девушка.
Вчера я взяла Женин паспорт, выписанную метрику, свой паспорт, аусвайс на двух языках, удостоверяющий, что я инспектор, и утром отправилась на центральную биржу. Злость меня одолевала: сколько еще мучиться людям? По дороге, успокоившись, думала о том, чего я должна обязательно добиться сегодня. Вот в этот паспорт нужно положить листок, который даст девушке право дышать воздухом родной земли и не быть рабыней, не работать на военных заводах врага.
По коридорам носились немки-переводчицы, вытягивая шеи, как гуси за кукурузой, что-то гоготали со спесивым видом. Представляюсь.