22 июля
Предупрежденный Борис поспешил исчезнуть из Киева. Два дня тому назад он выехал со своим товарищем в Полтаву, где тот устроит его шофером. Из Полтавы проберется через линию фронта. По его мнению, Полтава еще раньше, чем Киев, встретит Советскую Армию.
Только что была у меня Лара. Она рассказала, как гестаповцы нагрянули на квартиру одного киевлянина с участка Петра Митрофановича и как лютовали из-за того, что ничего не нашли. Две недели держали под арестом хозяина дома, но вынуждены были выпустить его. Сейчас, когда на фронтах у немцев дела плохи, гестапо шныряет повсюду, разыскивая подпольные радиоприемники.
И я и Борис — мы знали о радиоточке на участке Петра Митрофановича, которую не смогли обнаружить гестаповцы. Вместе с Мигрофановичем мы немало пережили по этому поводу. Но все обошлось благополучно.
Лара рассказала и о том, что в Киеве появились беженцы с другого берега Днепра. Сейчас, образно говоря, необходимо быть особо осторожным, чтобы не утонуть, очутившись почти у самого берега.
5 августа
Зной. Из-за участившихся налетов нашей авиации в небе гудят и гудят дозорные фашистские самолеты.
Каждое утро в четвертом часу идут на запад с отчаянным гулом их бомбардировщики. Ползут по небу тяжелыми пауками, ненавистные, проклятые. Долго ли еще будут осквернять наши небеса и нести смерть эти проклятые коршуны?
Киевская газетенка (иначе, пожалуй, ее не назовешь) начала радовать своими сообщениями. В Италии распущена фашистская партия, Муссолини «ушел в отставку по болезни», «враг» «захватил кое-какие территории», хотя и с «тяжелыми для него потерями». Ну, а в том, что «немецкий дух продолжает оставаться высоким», можно, конечно, усомниться. Вранье это!
Неделю тому назад к нам «прибился», как говорит мама, немец. Был теплый и тихий вечер. Сейчас вообще на редкость тихие вечера, а по улице хоть голышом беги: ни одной живой души. «Чума» вынуждает прятаться в щелях. И днем и ночью — все равно.
Так вот, прихожу, помню, с участка и вижу: на ступеньках крыльца квартиры Наталки собралась своя «капелла», а в центре ее сидит кто-то. То, что не наш он, я почувствовала как-то сразу, интуитивно. Подхожу: чужая воинская форма, чужой язык, пересыпанный, правда, русскими словами. И вот началось своеобразное приглашение к знакомству.
— Иди посмотри, что это за немец! — зовет мама.
— Конфеты дал! — говорят дети в один голос.
— Ксана, он такой чудной, вот послушайте! — это Маруся.
— Подойди поскорее к нам, не пожалеешь! — приглашает Наталка.
Я сначала пошла на свою половину, положила портфель. Потом не утерпела — вышла и присоединилась к компании.
Мама варит на камнях хороший «лайтагай» (кастрюлю, значит) свежего супа. Ну, кажется, чем не воспетая поэтами идиллия: вечернее небо, садок, тишина, прохлада («Сiм'я вечеря бiля хати, вечiрня зiронька встае…»), но нет, картину опять-таки портят фашистские самолеты… да вот еще этот чужак. Посмотрела на него: сухощавое загорелое молодое лицо, большие зелено-голубые глаза, правильный нос, ровные густые черные брови, — словом, красив, если бы не эта форма на нем. Ростом высокий — вижу длинные, вытянутые на ступенях ноги.
Тут, заметив мой взгляд, окружающие начали со всех сторон докладывать:
— Ноги у него обморожены. Показал нам.
— И руки обморожены.
— Под Сталинградом!
— А два его брата убиты!
— Отца тоже забрали на фронт! Старик он!
Я не успела еще постичь всего того, о чем узнали ранее мои домочадцы, но поняла одно: странный гость вызвал у всех сочувствие. Но чем? Это стало мне ясно потом.
Он обратился ко мне. Говорил быстро о себе, о родине, о своих настроениях. Я не могла сразу все понять и попросила его говорить медленнее. Тогда он начал чаще прибегать к малознакомым ему русскому и польскому языкам и обрадовался, когда увидел, что я понимаю его. Русские слова так перевирал, что вызывал смех детей. Ему помогали мимика и жесты.
Все мы с интересом слушали рассказ пришельца о том, что у него отморожены нога и руки под Сталинградом, что там погибла многотысячная немецкая армия во главе с фельдмаршалом. Сам он и еще несколько человек совершенно случайно остались в живых. Странными для нас и в то же время такими желанными были утверждения немца в военном мундире, что в победу Германии теперь трудно поверить, так как она — «вот» (рисует палочкой кружочек на земле), а Россия — «вот» (показывает безграничный простор). Германия теперь воюет одна. Назад нельзя — смерть, и впереди — смерть.