Разговаривая, гость (я уже мысленно называла его так) все вытягивал ноги и болезненно морщился.
— Жжет? А вы разуйтесь! — предложили ему.
— Можно? — обрадовался он.
— Да сбросьте с себя все это, — мама показала на штык, висевший на ремне, и форменный китель. — Снимите, снимите, пускай ноги отдыхают, чего там!
Он послушно разулся, сбросил китель и стал как бы ближе всем нам. Свои мысли и настроения он не скрывал, видя наше внимание и сочувствие. И говорил, говорил. Мы уже не расспрашивали, а только слушали.
Была, как мы поняли, и у них большая семья, а теперь лишь мать-старушка да младшая сестричка остались. Мать глаза выплакала по тем двум погибшим сыновьям, а тут еще мужа отняли, угнали в армию. О возможной гибели его, последнего сына, ей, конечно, страшно и подумать. Он, Вальтер, уверен, что и его конец близок, если вовремя не спасет плен. Есть один выход: сдаться русским, он так хочет жить, ему всего лишь 28 лет, а пятый год уже на войне.
— А моего сына тоже нет, слышишь? — перебила его мать, хотя мы удерживали ее взглядами. — Это все ваш фюра натворил!
…Надоела ему война. Не нужна ему чужая земля. Этого фюрер захотел и шлет людей на смерть. Гибнут они на чужой стороне, гибнут от бомбардировок на родине. С тревогой ждет писем из дому.
— А часто оттуда письма получаете?
— Часто. И посылки от мамы.
Он, Вальтер, и братья его никогда не хотели войны. Совсем не хотели. Об этом и отец его знает, и мать. Начал говорить о своей матери, и лицо сразу стало каким-то по-детски нежным.
Мама не спускала с него глаз и о чем-то напряженно думала. Искала ответа на какой-то свой вопрос. Да что там гадать, на тот самый вопрос, который мучает и мать Вальтера: что делать для того, чтобы твоих детей не калечила, не убивала война?
Суп закипел. Пригласили к ужину и этого, «что прибился». Пока мама наливала в тарелки суп, а затем крошила редиску (побрызгала еще и маслом!), немец сообщил, что сейчас он то проходит службу в охране пленных, то работает шофером. Его чуть было не взяли на фронт, чтобы послать на Белгородское направление, но врачи, к счастью, забраковали. «Вот ведь Украина… — начал потом путано толковать гость, — край богатый, всю нашу армию кормит, не то мы бы, наверно, оставили ее, вернулись домой, и фюрер не смог бы воевать…» Нет, в такое мы, конечно, не поверим, но все же любопытно: вот, значит, в каком направлении работает теперь мысль солдата немецкой армии.
Сели ужинать.
— Вот попробуйте наш хлеб, — мать показала на крошки, — резать его невозможно.
— Плохой хлеб, — сказал он и скривился.
Поужинали. Вальтер вылизал тарелку, а хлеб так и не отведал.
Посидел еще немного, а уходя, смущенно сказал:
— Я паненок не ищу, меня в семью тянет. Ничего, если я еще раз к вам приду? Позвольте.
— Что же, зайдите когда-нибудь, — говорим все вместе.
Тогда он, осмелев, обратился к маме:
— Матка, выстирай мне рубашку и носки! Я мыло принесу.
— Где же они у тебя? — мама ему. — Оставь, найдется кому выстирать, коль ты уж такой.
— Сейчас принесу, я успею, — сказал он и побежал, обрадованный.
Когда его высокая фигура исчезла за калиткой, мы молча переглянулись. Общее мнение: «Это не фашист» — по-своему высказала мама.
— Фюра еще не успел всем головы забить, жизнь их другому учит. Жаль, что поздно поумнел. Вы уж выстирайте ему, что принесет. Пусть! Он, видимо, настоящий антипушист. Хорошо, что фюра об этом не знает, а то досталось бы ему.
Мы рассмеялись по поводу словечка «антипушист».
— И где сейчас Гриць? Живой ли еще? — начала вслух думать мама, и всем нам стало грустно. Сидели в сумерках, расходиться не хотелось, и уже забыли о недавнем «госте», как вдруг он вновь появился. Принес свои «шмотки», мыло и буханку белого хлеба. Мы еще и не нашлись что сказать по этому поводу, как Юрик и Василек предстали перед мамой с ножом и показали пальчиками: «Режь, режь, дай по большому куску!» Дети сначала и не заметили белого пуделя, который прибежал с «антипушистом». Это был его собственный пес — Пуишк, выменянный на хлеб где-то под Сталинградом, когда он был еще щенком. С тех пор с ним неразлучен. Останется Вальтер в живых, заберет Пушка с собой домой. Так он сказал нам.
— Это ваш единственный трофей? — неосмотрительно сорвалось у Наталки, но он не уловил иронии. Ушел, сказав, что за бельем придет в воскресенье.
В воскресенье действительно пожаловал. Точно, как сказал. Забрал белье, принес маме буханку, еще кусок мыла и баночку краски Марусе для отделки каблуков босоножек, которые она мастерски делает из полотна. Рассказал нам новости: Муссолини бежал, правительство распалось. Италия вышла из войны, за нею выходят Норвегия, Голландия. «Ось» трещит…