18 октября
Два дня тайно живем в «запретной зоне». Рискованно, но успокаивает сознание того, что мы не одни, есть жильцы и в других домах. Готовы ко всему, лишь бы не погнали неведомо куда. Два дня тенями снуем по комнатам. Роскошное большое трюмо, которое, к нашему удивлению, осталось целым, завесили простыней, чтобы оно не пугало, не показывало обескровленные тревогой, безнадежностью и бессонницей лица.
Стукнет или засмеется кто-нибудь из детей — и взрослые дружно набрасываются на него:
— Тише!
Ох уж это гнетущее слово! Прошлой ночью шел обоз на Куреневку. Било орудие где-то вблизи Днепра, от движения тяжелых грузовиков дрожали окна, а мы, вытянувшись на матрацах, постеленных на полу (добыли их в соседней пустой квартире), строили предположения.
Ночь не принесла перемен. Украдкой смотрим в окна. Второй этаж, за цветами нас не видно. Весь день немецкие подводы везут и везут с мельницы на вокзал мешки с мукой. Дети шепчутся, вспоминают хлеб. Когда мы его видели последний раз?
Вчера прокрался к нам Виктор, знакомый Лебединских. Этот сбежавший из плена парень добрался до Киева и вот уже второй год живет с какой-то молодухой, на правах примака, как говорили у нас в старину. Он тоже скрывается где-то здесь, неподалеку. Когда этот Виктор постучал к нам, мы все обмерли, но Софья Дементьевна, узнав его голос, впустила.
Виктор рассказал, что изгнание населения продолжается, немцы заканчивают грабить Киев. Как только наша армия войдет в Киев, Виктор вступит в нее. На прощание посоветовал нам никуда не выходить и ничем не обнаруживать свое присутствие.
Сейчас тихо. Но откуда-то издалека докатывается гул. Мы с Региной Дементьевной уже несколько раз поднимались на чердак и прислушивались.
Интересно: где сейчас наши соседи с Копыловской? Мама потихоньку плачет по родному крову. Меня спасают книги (уцелела часть библиотеки Софьи Дементьевны) и перо (вновь появилась возможность писать). А мама, лишившись хозяйства, не имея привычных хлопот, тает и чахнет на глазах.
О Куреневке первыми заводят беседы мамы. Молчат-молчат — и вдруг:
— А куда ты дела желтые туфли? — Это мама, обращаясь ко мне.
— Уцелела ли на чердаке наша швейная машина? — неведомо кого спрашивает Варвара Казимировна.
— А кожаное пальто можно было бы и не закапывать, а взять с собой, — вздыхает Регина Дементьевна.
— Чего уж там жалеть, остались бы в живых, что уж эти вещи! — успокаивает всех Софья Дементьевна.
Сегодня Маринка нашла и отдала бабушке кусочек высохшего стебля. Он сохранился, зацепившись за пустую, про запас захваченную корзинку. Как засияли у мамы глаза.
— Погляди, наша кукуруза!
Стебелек кукурузы обошел несколько рук, напомнил нам дом, садок, и наши старушки пустили слезу. Мы притихли, как мыши, и нетерпеливо ждем сумерек. Тогда не так тяжело, меньше страха. Утром во двор забрел немец. Постоял, посмотрел вокруг, свистнул и ушел, видимо не отважившись в одиночку ходить по квартирам. Наблюдали за ним из окна в коридорчике, прикрытием служила нам занавеска.
По улице проносится мотоцикл. Трамваев не слышно, они прогремели утром. Падает осенний дождик. Долгий, мелкий, въедливый, и мамы опять не выдерживают:
— Вот наказание. Сгниет все в ямах.
21 октября
Половина второго. Только половина второго! Как бесконечно долго тянется время. За окнами — прекрасный осенний день: солнечный, теплый, прозрачный. Но к чему эта чудесная осень, если приходится таиться, ходить на цыпочках, говорить шепотом и терпеливо дожидаться ночи, чтобы под ее покровом без страха дышать и думать.
Правда, второй уже день потихонечку выходим с детьми на прогулку на двадцать — тридцать минут. На малюсеньком дворике, затерявшемся между высокими стенами зданий, самое интересное место — у щелки закрытой калитки. Смотрим по очереди.
Жизнь на улице почти замерла, трамваев, которые шли пустыми на вокзал, уже нет. Формально эвакуация закончилась. Значит, теперь начнутся облавы, будут ловить тех, кто не остерегается, плохо спрятался. По улицам ходят лишь грузовики. Оккупанты везут на машинах все, что еще можно вывезти. Вот прошел грузовик с набитыми чем-то мешками.
Прохожих теперь увидишь редко, они то появятся, то неожиданно исчезают. Вольготнее чувствуют себя люди с повязками, они по приказу принимают участие в «эвакуации имущества» и имеют право ходить свободно. Женщин среди них нет.
Сегодня наблюдавший за улицей Юрик увидел кошку, и его сердечко не выдержало: «Киска, вот кисочка». А Маринке и вовсе посчастливилось, она увидела «настоящую» бабусю, которая шла по улице и «не боялась». «Бабуся» прошла мимо нашей калитки, и дети успели ее разглядеть. Маринка заметила тогда, что она «еще не стара, а молода».