— Давайте что есть.
На столе осталось чье-то «второе». Кто-то ковырнул в нем ложкой да так и оставил. На ложке несколько недоеденных кусочков свеклы и моркови. Директор посмотрел голодными глазами, потихоньку придвинул тарелку поближе к себе…
Мы будто ничего не заметили и опустили глаза… в газету, где красовалось фото с подписью: «Во вновь открытом ресторане», напечатанное с довоенного клише.
Официантка принесла две тарелки жидкого борща. Сам того не замечая, наш коллега вынул из чужого блюда ложку и принялся есть.
— Подайте мне еще вон то второе! — оказал он официантке, показывая на соседний стол. — Оно, кажется, чистое…
— Да, пожалуйста. К нему совершенно не притрагивались! — обрадовалась официантка и поднесла ему вторую тарелку.
Мы поспешили уйти, снова «ничего не заметив». В столовой почти никого не было.
В коридоре большой черный пес, опираясь лапами на раковину, лакал из нее помои. Я рассердилась на пса и прогнала. Но вместо него прибежал другой, рыжий, и тоже начал торопливо лакать. Бесполезно было гнать и этого. Не проще ли пожать ему правую лапу и сказать:
— Да, жизнь, пан песик, у нас с тобой сейчас одинаковая!
Шла сердитая. Спутник мой начал было что-то смешное рассказывать и умолк.
За окном черная ночь. Ни звездочки. Завтра выпадет снег.
«Звездочка»… Это Михайло меня так звал…
9 декабря
Несколько дней не хожу в город, и настроение у меня полное надежд, спокойное. А походишь по городу, разграбленному, опустошенному, печальному, — и вновь попадаешь в когти отчаяния. На улицах люди встречаются изредка, гитлеровцы — на каждом шагу — красномордые, спесивые, сытые, здоровые. Поравняется с тобою — стремишься поскорее отойти подальше.
На улицах нашего Киева — немцы! Третий месяц плена. Порою все это представляется кошмаром, и хочется как можно скорее проснуться от страшного сна, легко вздохнуть. Но увы, это не сон: вокруг чужая речь, чужая форма, патрули на перекрестках улиц, приказы и плакаты, плакаты и приказы, запрещение передвигаться где и как хочешь, чужие учреждения и порядки, постоянная опасность облавы, тяжелой работы, страх, что куда-нибудь пойдешь, а обратно домой уже не вернешься. Стоит только поглядеть дерзко, не свернуть с дороги, хоть чем-нибудь выдать свое настроение!.. Быстро проходишь мимо, а когда нужно, закрываешь на какое-то мгновение глаза, чтобы они тебя не выдали. Люди наши точно тени. И здороваются могильным голосом. Уцелевшие от бомбежки магазины совершенно опустели, нигде ни крошки съестного. Сохранившиеся вывески поражают старыми, «не от мира сего» надписями: «Рыба», «Сметана», «Сыр», «Масло», «Смалец», «Богатый выбор колбасных изделий» и т. д. Они только вызывают ненужную работу слюнных желез. На витринах хлебных магазинов висят объявления: «Хлеба нет», «Хлеб по талону № 3» (уже третий месяц «отпускают» хлеб лишь по третьему талону!). На витринах отдельных комиссионных магазинов, до которых немцы пока что еще не добрались, красуются разные занятные и дорогие вещи, но их есть нельзя, и они никому теперь не нужны.
По улицам снуют в разных направлениях немецкие легковые машины и грузовики. В городе все для немцев, все немецкое.
В последнее время на улицах стали чаще попадаться на глаза украинские полицаи с желто-голубыми повязками на рукавах. Эти — особенно омерзительны.
Действуют отдельные линии трамваев. На моторном вагоне посадка и высадка разрешена только с задней площадки. Передняя — для немцев.
Хочу поскорее попасть на Куреневку. Здесь меньше руин, серо-зеленых шинелей, а дома, в садочке, и вовсе все свое, тут надежда более уверенная, более прочная.
Как-то плелась домой, обессиленная, злая. Вечерело. В сумерках город казался еще более мертвым. Поравнявшись со мной, какой-то гражданин спросил:
— Не знаете, который теперь час?
— Лихой! — в сердцах ответила я и тут же спохватилась…
— Благодарю, — услышала теплый ответ.
Утром в школе был «педсовет». Обсуждался важный вопрос: где добыть лошадь, чтобы привезти для коллектива мороженой свеклы, которую можно набрать без наряда: целые плантации неубранной свеклы занесены снегом, колхозники кормят ею скот.
Районы эти не менее чем в двухстах километрах от Киева, доставить оттуда свеклу — проблема весьма сомнительная, мы, однако, обсуждали ее, чтобы на душе было как-то легче, чтобы оставалась хоть какая-нибудь надежда. Мне и Анастасии Михайловне поручено найти лошадь; кроме того, мне предложено добыть наряд на такую свеклу из буртов, находящихся поближе к городу, тогда, возможно, найдется испольщик, который согласится ее привезти. Такой вариант представляется всем несколько более реальным.