Соседка ушла успокоенная и пристыженная.
20 сентября
Пошла к Варваре Ивановне и Анастасии Михайловне.
По центральной улице Фрунзе проносились мотоциклы, маршировали отборные отряды парадных войск, самоуверенных, спесивых, — с песней, которую больше лаяли, чем пели, и в которой чаще всего повторялись слова: «eins, zwei, drei»; шли уверенным церемониальным шагом времен короля Фридриха.
На огромных автомашинах, которые непрерывно двигались одна за другой, на скамейках сидели, застывшие, без движения, солдаты в новеньком серо-зеленом обмундировании, большущие темно-зеленые каски делали их безголовыми, — казалось, что движутся одни туловища, украшенные стальными касками. Каждая из фигур опиралась на автомат, поставленный между раздвинутыми в воинственной позе ногами.
Люди, проходя улицей, держались поближе к домам, к воротам, а те, у кого не было необходимости выходить на улицу, молча следили за тем, что на ней происходит, через щели ворот и заборов.
По тротуарам мчались бесконечной лентой велосипедисты. У каждого из них за поясом кинжал, а на каждой машине — удобно привинченный легкий автомат.
Первое слово, обращенное непосредственно к нам, гласило:
— Zuruck!
И действительно — цурюк. Назад. На сто лет. К крепостничеству. Только в несколько ином, более ханжеском виде.
Вот промчались несколько велосипедистов с огромными красными и синими георгинами на груди, картузах, велосипедах.
Где они могли набрать эти наши цветы? Сами, должно быть, нарвали, ведь едут мимо богатого сказочными сортами цветов питомника треста садоводства, расположенного в районе санатория водников. Разве найдется девичья рука, которая протянула бы цветы поработителю?
С шумом открылась калитка во двор Анастасии Михайловны.
Варвара Ивановна сидела под сливой и чистила картошку. Решила и она с Галкой поесть.
— Ох, это ты! А я думала…
На ветвях большие, с сизоватым налетом, сочные сливы. Какая прекрасная и богатая осень была бы!
— Садись. Ну как?
Смотрим друг на друга, а смотреть больно.
— Были у вас?
— Нет, а у вас?
— Нет. Говорят, уже ищут партизан и коммунистов.
— Для них не менее страшны будут все, кто здесь остался…
Очищенная картошка брошена в кастрюлю с водой. Варвара Ивановна взяла другую. Глаза под стеклами очков тревожные, движения нервные; скрывает волнение, но напускное спокойствие держится недолго. В глаза почему-то снова полезли сливы. Рядом увидела грушу. Желтые мелкие плоды обильно покрыли ветви, а листья в свежей позолоте.
Деревья, синее-синее небо, сливы, стеклянная веранда, Варвара Ивановна с картошкой в руках, кастрюля — все это точно на сцене, словно не настоящее, а декорация. И сама беседа словно в какой-то пьесе. Паузы — ожидание суфлера.
— Где Галка?
— Прячется.
Галке, дочери Варвары Ивановны, нужно где-то прятаться: красавица. Все может быть.
— Пьяные офицеры пристают к девушкам…
— Уже нашлись такие, которые сами к ним лезут и навязываются…
Хотелось потолковать, но говорить тяжело: слишком быстро все произошло, слишком много неведомого. Безысходность, неволя, голод и смерть — вот что вернее всего видели в будущем.
Скоро вечер наступит. Как же эта первая ночь пройдет? В плену…
Внезапно скрипнула калитка, послышались четкие военные шаги, стук каблуков.
Одновременно обернулись, не успев даже переглянуться. Прямо на нас шел немецкий офицер. Не помню его лица, так как в глаза бросилась лишь военная форма и сапоги с подковками. Обратился на немецком языке:
— Кто здесь живет? — и указал рукой на веранду, на комнаты.
— Семья учительниц, — ответила я.
— Пропали! — простонала Варвара Ивановна и оцепенела с картошкой в руках. — Поговори, спроси, чего он хочет! Ой, горе ты мое, где Галка?
— Что вам угодно?
Посмотрел на меня. А у меня перед глазами вместо его лица — какое-то расплывчатое красное пятно. Зато четко выделяются флоксы, картошка, нож в руках Варвары Ивановны.
— Sprechen Sie Deutsch?
— Schlecht.
«Вот так влипла! Хоть сквозь землю провались. Быть беде!» И не ошиблась, так как услышала:
— Следуйте за мной.
Он показал рукой в направлении комнат. Сказала об этом Варваре Ивановне. Та продолжала неподвижно сидеть, парализованная мыслью, что именно перед этим Галка могла заскочить за чем-нибудь в комнаты. То, что я сказала, не сразу дошло до ее сознания, она продолжала с удивлением и нескрываемым испугом смотреть на меня, но вдруг опомнилась и побежала за нами. Галки в комнатах не было.