Билла это творение рук человеческих заинтересовало, но не более того, а вот Сет, когда повернулся и увидел его, сразу же возбудился. Начал размахивать руками, выкрикивать что-то нечленораздельное на своем языке. Знаешь, когда он говорит, у меня возникает ощущение, что кто-то прокручивает магнитофонную ленту задом наперед.
Билл, Джун и двое старших детей постарались подыграть ему, так они поступали всегда, когда малыш впадал в такое состояние. «Да, Сет, – принялись твердить они, – конечно, Сет, потрясающе, Сет». А за этими разговорами вал уходил назад и уменьшался в размерах. Пока Сет не заговорил. Не на своем, птичьем, а на английском языке. «Остановись, папа, – сказал он. – Поедем назад, Сет хочет посмотреть на гору, Сет хочет увидеть Хосса и Маленького Джо». Хосс и Маленький Джо, на тот случай, если ты не помнишь, – главные герои «Золотого дна».
Билл сказал, что за всю свою жизнь Сет не произнес столько нормальных слов. И мое общение с ребенком подтверждает правоту Билла. Но… РАЗИТЕЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ? Я, конечно, ничего не хочу сказать, но слова эти – не Геттисбергское послание[23], не так ли? Я не могла понять, что Сет говорил тогда, не могу понять его и сейчас. А по открытке Билла чувствовалось, что он вне себя от счастья. В телефонном же разговоре от этого счастья не осталось и следа. Опять же в открытке Билл обещал обо всем рассказать позже. Однако когда дошло до дела, мне пришлось клещами вытягивать из него каждое слово. Мягко говоря, это странно!
Билл еще сказал, что эпизод в автомобиле напомнил ему шутку о семейной паре, которая полагала, что их ребенок немой. Но однажды ребенок, уже лет шести, заговорил за обеденным столом. «Мама, тебя не затруднит положить мне еще жаркого?» Родители, когда пришли в себя от изумления, спросили, почему он молчал раньше. «Нечего было сказать», – ответил мальчик. Билл пересказал мне этот анекдот (я слышала его раньше, примерно в те времена, когда Жанну д’Арк сожгли на костре) и вновь искусственно рассмеялся: «Ха-ха-ха». Словно этим анекдотом он закрыл тему. Только я не считала, что тема закрыта.
– Так ты спросил Сета, Билл? – продолжила я.
– О чем?
– Почему он раньше не говорил?
– Но он говорил.
– Не так, как в автомобиле. Сет так не говорил, потому ты и послал мне открытку с радостной вестью, да? – Я уже начала злиться на брата. Не знаю почему, но начала. – Ты спросил его, почему раньше он не мог связно произнести десять или пятнадцать слов на английском?
– Нет, – ответил он. – Не спросил.
– И вы вернулись? Вы отвезли Сета в Безнадегу, чтобы он осмотрел то, что принял за ранчо Пондероза?
– Мы не могли, Од, – наконец выдавил он из себя после очередной долгой паузы.
Впечатление такое, словно ждешь ответа шахматного компьютера после сильного хода. Нехорошо так говорить о собственном брате, которого я любила и которого мне будет недоставать всю жизнь, но я хочу, чтобы ты поняла, какой странный получился у нас разговор. Я словно говорила не со своим братом. Мне бы очень хотелось понять, что все это значит, но логичного объяснения найти не удается.
– Что значит не могли? – спросила я его.
– Не могли – значит не могли, – отрезал Билл. Я думаю, он тоже разозлился на меня, но мне это даже понравилось. Наконец-то в его голосе послышались знакомые интонации. – Я хотел добраться до Карсон-Сити до наступления темноты, а это бы не получилось, если б мы развернулись и поехали в тот маленький городишко, куда Сет так рвался. Все говорили мне, как опасно ехать по шоссе номер 50 после наступления темноты, вот я и не хотел подвергать семью опасности. – Словно он пересекал пустыню Гоби, а не Центральную Неваду.
На том все и закончилось. Мы обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами. «Успокойся, детка», – сказал он, как обычно, на прощание, и теперь мне уже больше с ним не поговорить… во всяком случае, в этом мире. Билл посоветовал мне успокоиться, а сам получил пулю от какой-то сволочи. Они все получили по пуле. За исключением Сета. Полиция не смогла даже определить калибр оружия, из которого убили Билла и его семью, можешь ты себе это представить? Жизнь посложнее книг и фильмов, это точно.
23
Короткая (всего десять предложений), но самая знаменитая речь Авраама Линкольна, которую он произнес 19 ноября 1863 г. на открытии национального кладбища в Геттисберге. Полностью высечена на пьедестале памятника Линкольну в Вашингтоне.