— В некотором роде с призраками. — ответила Таша.
— Тогда чего же мы ждем? — спросил я.
Мы покинули пруд и вернулись на территорию монастыря. Узкая вымощенная булыжником тропинка провела нас к подножию скалы, в которой была вырублена лестница. Лестница была довольно крутая, метров пятьдесят длинной, она вела ко входу в пещеру, в которой по приданию жили основатели монастыря, еще до его постройки.
Пещера была большой, темной и вонючей. Весь пол был устлан мышиным говном. Тысячи летучих мышей спали на сводах пещеры. Иногда под ногой хрустел мышиный трупик, уже подсохший и от того похожий на мумию. Хруст этот отдавался эхом по сводам. Мы молча следовали за Ташей, стараясь держаться, как можно ближе друг к другу. Путь нам освещал фонарик Ташиного телефона. Мы прошли по узкому коридору и попали в большой зал, где были захоронены монахи и те редкие пациентов, что осмелились нарушить клятву. Рядом с их фотографиями стояли зажжённые свечи. Некоторые из этих людей были довольно известны у себя на родине. Там их давно забыли, а здесь — в Монастыре, помнят. И каждый монах, видя их фотографии, напоминает себе, что должен стараться лучше, чтобы помочь зависимым. Чтобы таких трагедий больше не случалось. Монахи берут на себя обязательства перед пациентами. И если кто-то срывается и умирает, значит ему оказали меньше помощи, чем было нужно. Эту своеобразную философию поведала нам Таша, пока мы рассматривали фотографии умерших. Было холодно и жутко, никто не хотел оставаться здесь надолго, но Таша принялась зажигать потухшие и собирать огарки с алтарей.
— Здесь жили первые монахи, — сказала она.
— Те самые? — спросил Лу.
— Те самые! — подтвердила Таша, — когда всего этого еще не было, была только эта пещера. Три первых монаха молились здесь и просили Будду забрать племя Моголов.
— Наверное им не пришлось долго молиться. Иначе они бы замерзли здесь. — сказала Вивьен.
— Они же монахи, им пофиг на холод! — сказал я с видом всезнайки.
— Они тоже люди. — сказал Джек.
— Все люди люди, — сказал Лу, — даже монахи.
— С этим не поспоришь. — сказал я, — но мы то не монахи, может уже пойдем. Таша как раз закончила наводить порядок и вывела нас наружу, под палящее солнце. После холода пещеры мне показалось это даже приятным, но долго находиться на такой жаре без головного убора было опасно.
На выходе из пещеры мы все остановились у жертвенника, чтобы помолиться. Я тоже решил попробовать. Таша раздала всем желающим по свечке и закрыв глаза встала на колени. Я прикурил свечу от жертвенника и сел рядом и по привычке прочитал отче наш. Потом на всякий случай вспомнил свою мантру и попросил Будду приглядывать за мной и моими близкими. Еще попросил, чтобы Вивьен обрела веру в себя и полюбила этот мир, так как же как теперь полюбил его я. Солнце ужасно пекло и я чувствовал, как пот собирается у меня на лбу и стекает тонкими струйками. Я вытер лицо и открыл глаза. Голова так закружилась, что я едва встал с колен. Ноги и руки не слушались и дрожали. Перед глазами поплыли черные круги. Так бывало со мной, когда не спишь по несколько дней подряд и видишь все будто бы через подзорную трубу. Напекло, подумал я и упал. Я был в сознании, но все затянуло каким-то липким эфиром, который мешал двигаться и говрить.
— Спекся, сказал подбежавший монах. — Срочно дайте ему воды.
Меня схватили подмышки и потащили к фонтанчику. Потом стали поливать голову водой оттуда. Кто-то протянул бутылку с водой. Я взял ее сделал несколько коротких глотков. Мне стало немного лучше. В ноги вернулось немного силы, совсем чуть-чуть, но я уже мог стоять ни на кого не опираясь.
— Тебе нужно прилечь, Ден! — сможешь дойти до палаты? — спросила Таша.
— Смогу конечно, — сказал я и попытался улыбнуться. Лу и Джек проводили меня и уложили на кровать.
Глава ХI. Ты моя женщина, я твой мужчина
Глава ХI. Ты моя женщина, я твой мужчина.
Через несколько дней все уже знали, что мы с Вивьен пара и не было смысла скрывать это. Хотя мы вели себя в рамках приличия и никогда не позволяли лишнего на людях. Единственная возможность побыть вместе представлялась нам только во время прогулок. Когда мы забирались в наш катерок или сбегали на несколько минут в лес. Там мы целовались и нежно прикасались к друг другу. Дело никогда не доходило до чего-то большего. Старина похотливый Ден куда-то делся. Он, как демон, был изгнан заклятием любви. Мы знали, что не можем пренебрегать правилами Монастыря. Я рассказал Вивьен о нашем разговоре с Ташей и это очень ее встревожило. Но не настолько, чтобы она перестала уделять мне внимание в эти короткие мгновения. Держаться приличий было с каждым днем все сложнее. Я больше не думал о наркотиках. Думал только о Вивьен и о том, как сильно я влюбился. Вслух я этого не произносил, так как не был уверен, что Вивьен испытывает такое же сильное чувство. Я все еще боялся спугнуть ее своим нелепым признанием. Конечно все это можно было запросто прочесть в моем взгляде. Когда я смотрел на Вивьен я видел свет. И этот свет грел меня и освещал все вокруг, даже когда становилось темно. Я не знал, как сложатся наши судьбы в будущем. У меня вообще были сомнения относительно того, сможем ли мы быть вместе после Монастыря. Но я на это надеялся. И эта надежда придавала смысл всему моему существованию. Правда, как и сказала Таша, фокус моего внимания совершился с выздоровления.
Как-то во время очередной прогулки я спросил у Вивьен, была ли она когда-нибудь в России?
— Еще нет, — ответила она взяв меня за руку. — А ты был во Франции?
Я ответил, что не был.
— Тебе понравиться в Париже. Я люблю этот город, и если ты в нем побываешь, наверняка полюбишь его так же сильно.
— Это что, официальное приглашение? — спросил я.
— Воспринимай как хочешь, но знай, мне было бы приятно, если бы ты смог приехать.
— Хорошо. Тогда я приеду. Но и мое приглашение остается в силе.
— К вам в Россию? Ну уж нет?
— А что?
— Да у вас же холодно.
— Ага, и пьяные медведи ходят по улицам.
Вивьен рассмеялась и прижалась ко мне.
— Дени, а что ты будешь делать, когда вернешься домой? Я имею в виду ты уже думал, как будешь налаживать свою жизнь?
— Думал, конечно. Первым делом набью себе татуху вот здесь. — Я показал на грудь.
— И что там будет?
— Там будешь ты. И наш интимный катерок.
— Я серьезно.
— Пожалуй мне нужно будет найти работу. Хочу найти что-нибудь такое, чтобы сильно не мотаться.
— Будешь массажистом? — пошутила Вивьен.
— Почему нет.
— И будешь делать массаж русским барышням?
— Им понравится.
— Негодяй.
— Сама же предложила.
— Мог бы не согласиться.
— Ок. Раз ты ревнуешь, не буду.
— Кто сказал, что я ревную.
— А разве нет?
— Ну разве что самую малость. А если не массажистом то кем?
— Ну точно не торговым представителем. Знаешь, все эти поездки по городам да по селам провоцировали меня. Пожалуй, лучше мне найти офисную работу, где я все время буду на виду и будет поменьше соблазнов. А может уеду куда-нибудь работать на вахту.
— В Скандинавию?
— Это вряд ли. Но Север вполне сойдет. Ты читала Хэмингуэя?
— Конечно.
— Он часто писал о море, и я вроде как заразился этим. Подумываю устроиться на один из этих плавучих заводов по переработке рыбы. Они по полгода находятся на промысле. Работа там тяжелая, но платят хорошо. Да и опять же соблазнов поменьше.
— А чем займешься ты? — спросил я притягивая ее к себе и целуя в шею, пока никто на нас не смотрел.
— Ох, — вздрогнула Вивьен, она все время вздрагивала и покрывалась мурашками, когда я так делал, — я постараюсь наладить отношения с родителями. Я ведь жила с бабушкой в последнее время. Родители выгнали меня из дома за то, что я устроила вечеринку с наркотиками, пока они ездили отдыхать в Ниццу. Они вернулись раньше на один день. И увидели то, чего не должны были видеть. Но это случилось, так что я поехала жить к бабушке. Она меня любит и всегда принимает. Но я сама во всем виновата. Теперь нужно как-то загладить вину перед родителями. Да и найти работу мне не помешает. Может меня возьмут в какой-нибудь театр художником оформителем, или буду водить экскурсии по достопримечательностям Парижа.