О чём рассказала Кэтрин в возрасте примерно пяти лет. Нижеследующие сведения о том, что тогда сказала Кэтрин, я взял из письма Кристофера Уоллиса ко мне от 21 июля 1982 года.
Я её [Кэтрин] отец. Когда ей было примерно пять с половиной лет, к тому времени мы прожили с ней вместе и уединённо около двух лет и успели построить доверительные отношения. Как и многие родители, я сочинял для неё истории, а она — для меня. Мы часто устраивали игры на сообразительность: что-нибудь придумывали, а потом искали аргументы в поддержку своих слов. Однажды мы засиделись вместе в ванной, сильно увлёкшись одной игрой: нужно представить, что находишься в какой-то комнате, и описать её. Всякий раз ты стоишь перед какой-то дверью, но что же за нею? Мои комнаты чаще всего были довольно обычными, полными таких вещей, как столы, стулья, ножи и вилки и т. п., тогда как её комнаты были сказочно красивыми, полными драгоценностей, золота, ковров, со светлыми окнами. В этой игре можно было бесконечно бродить по коридорам и лестницам.
Наконец мы вылезли из ванны. Пока мы обсыхали, я спросил её: «А кем ты, по-твоему, была до того, как стала нынешней собой?»
Она сразу начала говорить, очень спокойно и уверенно. Прошло, должно быть, от пятнадцати минут до получаса прежде, чем она закончила свой рассказ. После этого я отправился записывать как можно точнее её слова. Боюсь, что многие нюансы её рассказа выпали, потому что говорила она безостановочно, но, как мне кажется, самые важные моменты мне всё же удалось записать.
Далее пишу прямо из моего блокнота.
Пока мы обсыхали, я спросил её: «А кем ты, по-твоему, была до того, как стала нынешней собой?»
«Рози», — сказала она так, как будто я должен был знать об этом, словно бы напоминая мне то, о чём она мне уже говорила.
«Значит Роуз. А фамилия?» — уточнил я.
«Рози Абелиск (то ли Abelisk, то ли Abelisque)».
«А как звали твою мать?»
«Мэри Энн Абелиск». И её понесло: «Мы жили в небольшом белом деревянном доме у пешеходного перехода, это был сельский дом. С одной стороны дороги были цыплята, по утрам она возила меня в тележке [имелась в виду детская коляска] кормить кур, и те громко кудахтали. Когда мне было два года, мне это наскучило, потому что я не могла вылезти из этой тележки. Но когда мне было три года, я часто помогала мамочке собирать яйца, а однажды я уронила одно, но оно не разбилось, потому что упало на сено».
«А как выглядела эта тележка?» — спросил я, стараясь узнать что-нибудь, способное навести на дату или момент времени, когда это могло происходить.
«У неё был кузов, — сказала она, — и гнутые ручки».
«Опиши свою мамочку».
«У неё были золотистые волосы, очень длинные, но она всегда завязывала их узлом на голове».
«А папочка у тебя был?»
«Нет, там не было. Он был далеко; наверно, в Англии. Помню, когда мне было шесть лет, мы собирались съездить в Англию, чтобы повидаться с ним, но я тогда не говорила по-английски».
«На каком же языке ты говорила?»
«На французском, скорее всего. Мы жили в Америке, но говорила я всё-таки по-французски. Это была лучшая пора в моей жизни, потому что мне было очень весело. Нам пришлось долго добираться до места; а когда мы приехали, я бросилась из поезда прямо в его объятия. Потом мы вернулись, и с той поры всё шло как обычно. Мы были очень бедны. В нашем доме жил дровосек. Он продавал дрова, тем и жил».
«Можешь припомнить, как примерно называлась твоя школа?»
Она ответила что-то вроде «экко мисси», хотя было больше похоже на «эккоо миссре». Я повторил это словосочетание раз или два. Ecole missive, наконец дошло до меня. Миссионерская школа? Такой вариант хорошо подходил её истории. Была ли Ecole missive французской миссионерской школой? Она вспомнила название школы, но больше ничего не смогла вспомнить об ней.
Далее мы обменялись взглядами на смерть или умирание. Я записал: «Как же ты всё-таки погибла?»
«Однажды я пошла через дорогу за яйцами по пешеходному переходу, поэтому не стала смотреть по сторонам. Как только я вышла на дорогу, меня сразу сбил грузовик [грузовой автомобиль] завода Кока-Колы, и я долго катилась по асфальту. Так я попала в больницу; у меня были сломаны две ноги, а шея превратилась в месиво».
«Можешь вспомнить, было ли тебе больно?»
«Нет, боли не было. Помню только чувство досады».
«Сколько ты пролежала в больнице?»
«Десять недель. Потом я просто умерла».
«Спасибо за сказку, Рози», — сказал я, укрывая её в постели.
«Это не сказка, а быль», — ответила она.